Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху, 1920-1930 годы
Шрифт:
когда держишь нож, четыре пальца всегда оказываются сбоку.
В начале тридцатых годов появился «Интернационал» «политический». Вот его текст:
Терпи, проклятьем заклейменный Народ, привыкший быть рабом, Молчит наш разум возмущенный, Бессильный справиться с умом, В одно мгновенье все разбито, И как исправить, вот вопрос, Мы у разбитого корыта Теперь сидим, повеся нос, Никто не создал нам несчастья: Ни черт, ни жид, ни кто другой, Добились мы советской власти Своею собственной рукой. Чтоб нам покончить с этой властью, ЧтобПрипев.
Это есть наш последний И жестокий урок, Чтобы каждый из русских Призадуматься мог.В 1935 году до Москвы из Ленинграда дошло стихотворение, написанное, по мнению работников НКВД, Алексеем Васильевичем Репиным. Вот оно:
Погиб непризнанный мессия, И благодарная Россия Под звуки пушек и мортир Спустила Ленина в сортир. Корявый быт уже построен, В обломках бьется старый мир, Народ весь русский, будь спокоен, Ты до сих пор и наг, и сир, Тебе сулят златые горы, Социализма рай иной, Верхи ведут все время споры, Как осчастливить шар земной. Но это только рассужденья, Хотя и есть плоды трудов, Нас только вводят в заблужденье На самом деле дураков. Весь месяц шаришь, суетишься И утомишься, словно вол, Придет получка, разозлишься, В расчетной книжке только кол. Ты обеспечен голодовкой В теченье этих всех годков, Нас кормят всех одной мурцовкой На самом деле чудаков. Плати за все расходы ЦИКа, За неуменье строить жизнь, У нас в быту еще так лихо, Ну хоть живой ты в гроб ложись, А кто ж ведет страну к провалу, Кто налагает карантин, Детей толкает в пасть к Ваалу? Почтенный Сталин — осетин, И, ликвидируя все классы, Вся эта фракция вождей Лишь околпачивает массы И мчится к гибели своей. А Ленин ваш, воспетый в лире, Не кто иной, как враг людей, Он, похороненный в сортире, Лежит средь остальных б…Репин обвинялся в том, что состоял в подпольной контрреволюционной организации на заводе «Большевик» имени Ломоносова, что он, «являясь родственником известного художника, считал себя законным претендентом на известную долю его капиталов, погибших благодаря Октябрьской революции, и на этой почве затаил вражду к советской власти». На допросах, которые проводил оперуполномоченный Ленинградского НКВД Попов, А. В. Репин не отрицал своих высказываний о том, что в СССР не диктатура пролетариата, а диктатура Сталина, что Калинин представляет собой манекен, который только выполняет приказания, что, когда у власти были Троцкий и Зиновьев, было еврейское засилье, а после того как они были удалены от руководства, засилье стало грузинским: Сталин, Орджоникидзе, Микоян. О своих родственных связях А. В. Репин рассказал следующее: «Художник Илья Ефимович Репин является моим двоюродным дедом, то есть родным братом моего родного деда, Василия Ефимовича Репина, артиста императорских театров. В мае 1919 года я попал в плен к белым под станицей Екатерининской (на Дону) и пробыл у них до падения Новочеркасска в 1920 году. Живя в Ленинграде, получал от Юрия, сына И. Е. Репина, материальную помощь в иностранной и советской валюте через художника Бродского».
Национальный вопрос, в разрешении которого русский народ и его самодеятельные поэты видят, наверное, единственную возможность построения счастливой жизни, затрагивался в произведениях и других самодеятельных поэтов. Вот одно из них. Слова произносятся от имени Александра III:
Отец мой дал вам суд гуманный, Мой сын к правленью вас призвал, И луч свободы, вами жданный, При нем хоть слабо, но сиял. Свершив над ним свой суд кровавый, Народ, чего добился ты? Ведь нет свободы, нет и славы Там, где господствуют жиды.В 1924 году, в эпоху нэпа, появилось стихотворение «Коробочка»:
Ах, полным-полна коробочка, потеряла счет рублей, Полюбила Русь-зазнобушка спекулянтов-торгашей, На гешефте все устроено, всюду произвол царит, И все спит, как заколдовано, только жид один не спит, Называет всех «товарищи», занял высшие посты, Мы —Распространялось также стихотворение, в котором перечислялись различные виды деятельности и должности, от продавца — до директора банка, и все занимали евреи.
Ну и еще одно, последнее, в нем выражается крайнее раздражение представителя коренной национальности засильем инородцев во власти:
Йоффе, Кац, Леон Бронштейн, Розенфельд, Минор и Дан, Гоц, Нахамкес и Эпштейн, Шнейдер, Ге и Апфельбаум, Шпицберг, Либер и Коган, Абрамович, Цедербаум, Шрейдер, Блехман, Карахан, Кто они? Зачем так много Семитических имен? Может быть, то синагога? Может быть, синедрион? Нет, то русского народа Вседержители судьбы. Правят им уж больше года В грозный час его борьбы. У украинцев есть гетман, У поляков тоже — круль, А у русского народа Не то Мойша, не то Сруль.В этой самодеятельной поэзии слились антисемитизм, естественное возмущение невиданным влиянием инородцев и иноверцев в России. Звучал в этой разноголосице и голос, враждебный новой власти. Он пользовался против нее старым и испытанным оружием — антисемитизмом.
Но, пожалуй, хватит о поэзии, о ней и так много написано. Да и невозможно собрать в одной главе, и даже книжке, все отклики наших граждан, облаченные в стихотворную форму, на события быстротекущей российской жизни, в которой, помимо метаний, полных растерянности, озлобления, поиска причин всех наших несчастий, было много прекрасного, возвышенного и героического. Были в ней вера в будущее, энтузиазм первых пятилеток, чистота и идеализм. Появилось много не только русских, но и национальных поэтов. Одни только евреи дали Багрицкого, Уткина, Светлова, Жарова, Когана и других, всех не перечислишь. В их поэзии ощущались и планетарность, и патриотизм. «Я патриот, я воздух русский, я землю русскую люблю», — писал Павел Коган. Творили такие великие, незабываемые поэты, как Маяковский, Пастернак, Ахматова, Заболоцкий, Кедрин. Звучали стихи и давно ушедших поэтов: Некрасова, Плещеева, Никитина, Надсона, Кольцова, Михайлова. Пока жива наша Россия, она будет помнить о них.
Глава восьмая
Пивная эстрада
Пивное изобилие нэпа. — Отмена «сухого» закона. — Смерть алкоголика. — Самоубийство в пивной «Василек». — Борьба с самогонщиками. — Артисты. — Администраторы. — Черная актерская биржа. — Бродячие артисты. — Борьба с безыдейностью. — В чем обвиняли Вадима Козина. — Парк культуры.
Что в России всегда пользовалось поддержкой и любовью народа, так это пивные. В них мужская часть населения отогревала душу, оттаивала после неуютности цехов, коммуналок и общежитий, после грубостей начальства и сварливости жен, писка капризных и ненасытных детей. Здесь люди не думали о форме разговора и жили его нехитрым содержанием. Здесь велись нескончаемые, ни к чему не обязывающие беседы, в них каждый говорил свое, не слушая собеседника, говорил одно и то же долго и монотонно и наконец выговаривался. На душе становилось легче, можно было прожить еще один суетливый день своей однообразной жизни с надеждой на вступление вечером в «пивное братство».
Надо сказать, что при нэпе дело со всякого рода питейными заведениями обстояло неплохо. Были они на разные вкусы и возможности. Открылось множество частных и моссельпромовских пивных. Вывески на последних писались белыми буквами на синем фоне, вывески частных — желто-зелеными. Названия частных общепитовских заведений были довольно разнообразны: «Арбатский уголок», «Вегетарианское питание», «Белый лебедь», «Джалита», «Лондон», «Новая Италия», «Новинский уголок», «Новая Россия», «Общественная еврейская столовая». На Рождественке несколько уютных «духанов» содержали грузины. Куправа держал «Эльдорадо», Цирикидзе — «Канаду», а Асатиани — «Новую страну» — в доме 2. Теперь на этом месте «Детский мир». В доме 6 Габечивадзе держал «Эдем», а Китайшвили — «Эльбрус». В доме 14 существовала столовая с грузинским названием «Замок Тамары», и держал ее некто Жедринский. Кроме перечисленных, на Рождественке, со стороны Охотного Ряда, находились рестораны «Ливорно», «Ориент», «Савой», а на самом углу — пивная «Новая Бавария». Вообще здесь был целый квартал ресторанов, внешне похожих друг на друга: глухие стены, узкие двери, тусклые вывески. У дверей проститутки и таксисты. Рестораны занимали обычно полуподвальные помещения.
Были заведения и получше этих. В середине двадцатых годов очень прилично на общем фоне выглядел ресторан «Эрмитаж», открытый еще в XIX веке французом Оливье. Там были чистые скатерти, хорошая посуда, вежливая и опытная прислу га. Не так смотрелись в 1919–1922 годах многие другие, в прошлом шикарные московские рестораны.
Софья Евсеевна Прокофьева вспоминала, что когда она приехала в 1920 году из Киева в Москву, то жила в номере гостиницы «Славянский базар» на Никольской улице. В столице тогда стояла холодная зима, дров не было, и постояльцы бывшей гостиницы топили «печи-буржуйки» мебелью красного дерева. На первом этаже, в холле, находился фонтан. Он был превращен в общественный туалет, просуществовавший до начала нэпа.