Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы
Шрифт:
Спину располосовал
Остапенко воочию представил мировому судье Одессы (1870-е годы) свою избитую спину, заявив, что эту «шкоду зробив» его хозяин Чашкин.
СУДЬЯ ( Чашкину). Что вы скажете в оправдание?
ЧАШКИН. Що скажу? Яко бы я був тут одын с вами, то сказав бы всю правду, а так скажу, що не знаю, хто ему спину располосовал.
ОСТАПЕНКО. Так я сам скажу. Полягалы мы спаты. Чашкин на полу с жинкой, а я на прилавци. Ночь була жарка. Так что стало душиты мене або домовый, або черт який. Я ворочавсь
СУДЬЯ. Может, помиритесь? Ведь вы свои люди.
ОСТАПЕНКО. Извистно, свои. Его жинка кума мини, мы ж дивем бильши як три годы вмисти. Що ему зробилось — не знаю.
ЧАШКИН. Мириться — помиримся. Но нехай шукает соби хвартыру другу.
ОСТАПЕНКО ( чешет голову). Что ж, найду.
СУДЬЯ. Ну, так помиритесь!
ОСТАПЕНКО. Да бог с ним, миримся.
Задержали злоумышленника
В камере мирового суда Александровского участка Москвы 16 сентября 1881 года перед судьею предстали: обвинительница госпожа Любовь Безобразова, арестованный по ее требованию тринадцатилетний белокурый мальчик Володя Сковиков и его отец — часовой мастер.
Суть дела в том, что часовому мастеру Сковикову, живущему в одном доме с госпожой Безобразовой, где последняя имеет модную мастерскую по пошиву одежды, была отдана в починку игрушка — заводная мышь. Когда испорченный механизм был исправлен, Сковиков поручил своему сыну отнести игрушку по принадлежности. Проходя мимо окна квартиры госпожи Безобразовой, где работали девочки, мальчик показал им игрушку и, заведя механизм, пустил мышку по двору. Это так заинтересовало девочек, что они открыли окно и попросили Володю запустить мышку на их рабочем столе, что и было им тотчас исполнено.
Госпожа Безобразова работала в это время на швейной машинке в той же комнате. Услышав веселый детский смех, она обернулась и увидела бегающее по столу чудовище.Она крикнула, и с ней случился обморок. Поднялась суматоха, послали за доктором и полицией. По требованию уже очухавшейся госпожи Безобразовой злоумышленникаарестовали и составили акт.
СУДЬЯ. Госпожа Безобразова, имеете ли дополнения к своему обвинению?
БЕЗОБРАЗОВА ( ей лет тридцать, высокого роста, говорит баритоном). Это ужасно, господин судья. Вы себе представить не можете! Я дама нервная, натура впечатлительная. И вдруг эдакая неожиданность… Мне и теперь страшно вспомнить! Когда приехал доктор, то я все еще была в истерике. Так и в свидетельстве записано.
ОТЕЦ ОБВИНЯЕМОГО. Странно, право, сударыня, как это вы игрушки испугались. У вас под окном по дюжине мужчин сходятся, так вы их не пугаетесь и в бесчувствии не падаете… У меня, господин судья, как прибежали-то да сказали, что Володьку полиция забрала и акт составили, жена тоже, может быть, пластом растянулась. Да уж молчим только. Люди мы мастеровые, где уж нам докторов беспокоить да свидетельства писать.
Мировой судья, не усматривая в поступке Владимира Сковикова ничего преступного, определил считать
Нервная барыня удалилась, заявив свое неудовольствие.
Подрались и пошли судиться
Дело происходит в Москве весной 1882 года.
СУДЬЯ. Дело об оскорблении словами и действием крестьянином Иваном Васильевым мещанина Петра Яковлева… Здесь?
К судейскому столу подходят Иван Васильев и Петр Яковлев, оба в грязных сорочках и опорках на голых ногах. Очевидно, сапожники. Судья приступает к делу. Выступает истец.
ЯКОВЛЕВ. Вот как было дело. Живу я в каморке вместе с женой. Намедни-с, в праздник дело-то было, перед вечером приходит ко мне вот Иван Васильев. Кумом он мне еще доводится. Поздоровались мы с ним как следовает. Гляжу эт-то я, а кум-от мой словно бы того, выпивши…
ВАСИЛЬЕВ. Известное дело, выпивши был. Праздник, чать, был. Как же не выпить-то?
ЯКОВЛЕВ. Одначе, поначалу-то все было у нас ничего. Посидели мы с ним, как следовает быть, жена нам самоварчик поставила. Ну, и за водочкой сбегала.
ВАСИЛЬЕВ. Это точно, было.
ЯКОВЛЕВ. Выпили эт-то мы с кумом-от. Гляжу, а он уже совсем пьяный стал. Эт-то бы ничего еще, все мы, чать, такими-то бываем. Только гляжу я, а Иван-от сначала чашку с чаем со стола сронил, а там стаканчик с водкой опрокинул. Зло меня взяло. Что ты, грю, свинья этакая, дар-то Божий льешь? Деньги, мол, чать, за него плачены. Ну, и пнул его малость кулаком в бок.
СУДЬЯ ( удивленно). Так, значит, вы первый ударили?
ЯКОВЛЕВ. Это точно, что первый ударил. Только я тихонько, чтобы, значит, уму-разуму поучить его.
СУДЬЯ. Как же это? Вы же сами первый ударили и сами же жалобу на него подали?
ЯКОВЛЕВ. Эх, ваше благородие, ты еще не знаешь, как дело-то было. Ты выслушай прежде. Ну, так я, стало быть, пнул его маленечко, а он, чертова голова, не узнал меня, что ли, с пьяну-то. Как закричит на меня: ах, ты такой-сякой, грит, смеешь драться! Кэ-эк развернулся да кэ-эк хлобыстнет меня по уху со всего размаху, так у меня аж искры из глаз посыпались. Ну, уж тут и я за себя вступился. Подрались мы как следовает.
СУДЬЯ. Так чего же вы хотите? У вас ведь драка была обоюдная, оба вы и виноваты.
ЯКОВЛЕВ. Это точно, что дрались оба, а только ка-быть обидно маленечко.
СУДЬЯ. На что же вам обидно-то?
ЯКОВЛЕВ. Как на что? Первым делом, он был у меня в гостях да вдруг драться полез.
СУДЬЯ. Но начинали вы сами.
ЯКОВЛЕВ. Да я его тихонько.
СУДЬЯ. Драться никак нельзя — ни шибко, ни тихонько. А теперь я вам советую помириться.
ЯКОВЛЕВ ( недоуменно). Как помириться?
СУДЬЯ. А так: попросите друг у друга прощения. Оба виноваты ведь. Ну-с, согласны помириться?
ЯКОВЛЕВ. Ты, кум, как?
ВАСИЛЬЕВ. Знамо дело, лучше помириться.
ЯКОВЛЕВ. Ну, ин ладно, мириться, так мириться. Мы же и родня между собой. Пойдем ко мне на мировую-то.
ВАСИЛЬЕВ. Все равно, пойдем ко мне.
После того, как был подписан протокол о состоявшейся мировой между тяжущимися, Яковлев и Васильев вышли из камеры мирового судьи и направились в кабак.
Похищение портрета императора