Повседневная жизнь женщины в Древнем Риме
Шрифт:
Роль брака и женщин
Таким образом, общество при Империи было достаточно мобильным; степень этой мобильности трудно выразить в цифрах, можно проследить, изучая появление в высших сословиях новых фамилий и тонкости брачных союзов. А ведь такой путь возвышения в обществе прямо связан с женщинами. Принадлежность к сенаторскому сословию («светлость») передавалась по наследству как сыновьям, так и дочерям [52] , но и жена, не имевшая его по наследству, также получала его: дочь всадника или (реже) провинциального должностного лица, выйдя замуж за сенатора, становилась «светлейшей», ибо почетный титул распространялся и на женщин — членов семьи [53] . Так, дочь Тита Помпония Аттика — всадника, прославившегося перепиской с Цицероном — вышла замуж за славного, но неродовитого сенатора Випсания Агриппу; Юлия Процилла [54] — мать Агриколы, тестя Тацита, — была дочерью всадника и женой сенатора Юлия Грецина; Аттия Цервидия Вестина (FOS, 208), дочь префекта вигилий в 175 г. (а значит, всадника) Квинта Цервидия Сцеволы, вышла замуж за сенатора Луция Фульвия Гавия Нумизия Петрония Эмилиана [55] . Но дочь сенатора, вышедшая замуж за всадника, титул светлости теряла. Между тем мы видим, что часто, наоборот, в высшее сословие переходили ее муж и дети. Возьмем хотя бы Нерацию Проциллу. Она была родом из знатной сенаторской фамилии из Сепина в самнитских Апеннинах,
52
Дигесты, XXIII, 2, 44.
53
Позднее даже супругу консула стали называть consularis femina («консулярша»).
54
Raepset-Charlier M. Th.Prosopographie des femmes de l'ordre senatorial. Louvain, 1987 (далее — FOS), 454.
55
FOS, табл. LXV; 454; 208; см. также Дигесты, 1, 9, 8.
Брачные связи играли свою роль и внутри сенаторского сословия вследствие особо почетного положения представителей мужской или женской линии. Знаменита в этом отношении одна из генеалогий, зафиксированных в надписи: род Помпеи Сосии Фалькониллы [56] . Она называет себя дочерью Квинта Помпея Сосия Приска, внучкой Квинта Помпея Фалькона, правнучкой Квинта Сосия Сенециона (через бабку Сосию Поллу), праправнучкой Секста Юлия Фронтина (через прабабку Юлию Фронтину). Переходя от ветви к ветви так, чтобы упомянуть ту из них, чьи представители занимали наиболее высокое положение, она возводит себя к Сенециону, великому полководцу времен Траяна, и Фронтину, знаменитому писателю, трижды бывшему консулом. Родство по женской линии позволяло также гордиться причастностью к знаменитой республиканской семье и вставлять древние имена в свое: во II в. н. э. Кальпурнии и Коссонии вставили в имена своих потомков прозвища рода Корнелиев «Сципион» и «Орфит» — в обоих случаях благодаря бракам с девицами из Корнелиев; точно так же благодаря удачной женитьбе Гавии стали Корнелиями Цетегами.
56
FOS, 632; AE, 1935, 26.
Принадлежность к сословию всадников носила персональный характер, но соответствующая социальная группа была по закону обременена определенными обязанностями и запретами, связанными с «достоинством» [57] , и все эти условия распространялись на их сестер, дочерей и супруг, так что и те входили в состав сословия. Удачное замужество провинциальной аристократки делало ее «матроной всаднического рода» [58] .
И эти удачные браки не воспрещались ничем: ни законом, ни обществом. Конечно, просопография показывает, что браки заключались в основном в рамках своей социальной среды, но далеко не всегда. Реальные запреты касались только сенаторов и их детей: невозможен брак с вольноотпущенниками и вольноотпущенницами, актерами и актрисами, проститутками обоего пола; кроме того, наместник не мог вступать во второй брак с уроженкой управляемой им провинции [59] , но по окончании срока службы ничто не мешало ему обручиться и справить свадьбу. Всадник же мог жениться на вольноотпущеннице [60] — вот какая карьера открывалась бывшей рабыне, какой-нибудь Исии, Пинарии Доксе, Оллии Нике! Но свидетельств таким фактам мало — может быть, потому, что они случались редко, может быть, потому, что мужья и их наследники не считали нужным указывать в эпитафиях низкое происхождение жены.
57
Рамки всаднического достоинства можно ясно установить на основании сенатусконсульта 19 г., обнаруженного в Латрино в виде надписи (АЕ, 1978, 145).
58
См. пример Аннии Веттии Сильваны, жены прокуратора Авла Туллия из Сполетия.
59
Дигесты, XXIII, 2, 38, 63, 65; XXXIV 9, 2, 1; это правило распространялось на других чиновников и на почтовых служащих.
60
60ILS, 8862; CIL, X, 3888; XII, 4357. См. также: Дион Кассий, LIV, 16, 2.
Рабство и отпуск на волю
Конец войн означал и конец притока рабов, и вся императорская политика, несмотря на разные и даже противоречивые нюансы, была направлена на укрепление института рабства, но также и на постепенное смягчение положения невольников. В два последних века Республики эксплуатация рабов ужесточилась до того, что стали вспыхивать рабские восстания, самое знаменитое из которых — восстание Спартака 73–71 гг. до н. э. — три года опустошало Италию. По некоторым признакам, на которые туманно намекают источники (например, Саллюстий [61] и Плутарх [62] ), видно, что в войске беглецов были женщины, начиная с подруги самого Спартака. Даже после победы Красса и разгрома бунтовщиков страх не утих, и деятельность Августа можно рассматривать как стремление возвратить контроль над рабами после многолетних тревог гражданской войны. Можно отметить несколько мероприятий. Сенатусконсульт Силаниана 10 г. н. э. обязывал рабов защищать своего господина, а если он становился жертвой убийства, все они подлежали пытке и даже казни, ибо не могли не знать и не укрывать убийцу. Эти суровые меры затем еще ужесточались, например, при Траяне, который распространил их на вольноотпущенников. Кроме того, Август ограничил отпуск рабов на волю и запретил переход вольноотпущенников в другое состояние. Одной из характерных черт рабства в Риме была возможность избавить раба от его положения, отпустив на волю. Но поскольку источники новых невольников, кроме рожденных в рабстве (vernae), истощились, надо было сделать так, чтобы рабы оставались в рабстве, а вольноотпущенники не становились слишком вольными. Интересно отметить, что тем самым существенно ущемлялись в правах и хозяева: например, отпуск на волю рабов моложе тридцати лет был затруднен тем, что отпущенник получал низкий социальный статус (латинское гражданство) [63] , не говоря о том, что ограничивалось число рабов, получавших вольную по завещанию.
61
Саллюстий. История, III, 96.
62
Плутарх. Красс, 8, 4; 11, 5.
63
Гай. Институции, I, 17–21. Другие основные ограничения для хозяев см. там же, 36–41.
Кроме того, подтверждались и увеличивались обязательства вольноотпущенников перед бывшим хозяином, который становился их патроном, особенно по вопросам
64
Там же, 1, 82.
С другой стороны, Империя стала свидетельницей и некоторого улучшения положения рабов: в частности, был частично признан брак рабов [65] , что проявилось в ряде мер, охранявших такие пары и их детей — в частности, в случае ареста имущества несостоятельного должника: так, например, принималось во внимание, что кровная связь может быть законной причиной отпуска на волю. Некоторые надписи как будто свидетельствуют, что дети, отпущенные другой фамилией, разлучались с родителями [66] : так получила вольную маленькая Антестия Глицера, которая тут же умерла в возрасте трех лет, восьми месяцев и двадцати дней (CIL, VI, 11924). Но на деле связь с родителями не прерывалась: ведь памятники упоминают детей и родителей именно вместе. Мать Антестии к тому времени тоже была отпущена на волю, только другим патроном.
65
Дигесты, XXIII, 2, 14, 3.
66
Возьмем для примера, среди многих других памятников, CIL, VI, 12412, 14452 (дети рабов поступают на службу во дворец). Можно возразить, что, с одной стороны, иногда семьи явно не разлучались, поскольку новой семьей становилась семья жены хозяина, а с другой стороны, сами супруги подчас (CIL, VI, 13172, 17652, 18886, 23151, 26755, 36011) имели разных хозяев, а это, несомненно, значило, что хозяева — муж и жена, дядя и племянник, два свойственника и т. д. — точнее установить, что их связывало, мы не можем.
По императорскому указу вольноотпущенник мог даже получить restitutio natalium — аннулирование прав патрона на себя и положение, максимально близкое к тому, которым обладал свободнорожденный. Но его гражданские права резко ограничивались: он не мог быть избранным на какие-либо должности, для него лично всякое повышение общественного статуса являлось невозможным. Дети его могли возвыситься, но сам он при Империи так и не мог стать, к примеру, муниципальным магистратом. Это ясно ощущается в актах благотворительности богатых вольноотпущенников [67] , занимавших самую высокую из доступных для них должностей — севира августалов [68] . Иногда они даже получали почести, подобавшие декурионам [69] , а дети наследовали от них страстное желание влиться в общество [70] . Но для большинства обязанности перед патроном оставались нелегкими: они должны были оказывать ему почести (obsequium), как сыновья отцу, из чего вытекали важные юридические следствия, как, например, запрет подавать на патрона в суд; с другой стороны, отпущенники несли и материальные повинности (орегае) — чаще всего некоторое количество дней работы на патрона или другие профессиональные услуги, специально оговоренные в соглашении, заключавшемся при отпуске.
67
См., например, АЕ, 1982, 681 (надпись из Нима).
68
Жрец императорского культа в колониях. — Прим. пер.
69
CIL, XII, 3221 (также из Нима) (декурион — член городского совета. — Прим. ред.).
70
70CIL, X, 4760 (надпись из Суессы): сын получил декурионское достоинство за заслуги отца, который оказывал городу такие благодеяния, как если бы сам был декурионом.
Женщин в зависимости от жизненных обстоятельств отпускали на волю когда реже, а когда, наоборот, чаще, чем мужчин. Так, ситуацией, приводившей к многочисленным освобождениям, был, вероятно, брак: сожительство рабыни с хозяином, случавшееся очень часто, нередко завершалось заключением брака, ради законности которого (и потомства) патрон отпускал сожительницу на волю (manumissio matrimonii causa) [71] ; законодатель оградил таких вольноотпущенниц от злоупотреблений патрона, за которого они не желали выходить замуж [72] , но и ограничил для них свободу развода и нового брака [73] . При этом надо заметить, что обратная процедура оставалась невозможной: женщина не могла отпустить на волю раба, чтобы выйти за него замуж. Напротив того, возможность освобождения раба, стоявшего во главе хозяйства или исполнявшего важные хозяйственные поручения (в том числе тех, кто имел возможность набить мошну и купить себе вольную), касалась преимущественно мужчин, хотя должность «инститора» (управляющего, замещавшего хозяина или патрона и действовавшего от его имени) могли исполнять и женщины [74] .
71
Это было одно из легитимных оснований для освобождения рабов моложе тридцати лет, как исключение из закона Элия Сентия.
72
«Если они не были прежде отпущены на волю с этой целью» (Дигесты, XXXIII, 2, 28).
73
Дигесты, XXIII, 1, 45; XXIV, 2, 11.
74
Дигесты, XIV, 3, 7, 1. Ниже мы увидим, что бывали и женщины-мастеровые.
Иерархия и неравенство
Следует вернуться к понятию, о котором говорилось выше, — различию между сословиями и классами. Дело в том, что ни одна из описанных здесь социальных категорий, несмотря на их сильную иерархичность, не была «общественным классом» в современном смысле слова, то есть выделяемой де-факто в социологических терминах группой людей, играющих одинаковую роль в экономике и общественной жизни. Исключение, возможно, составляют сенаторы: о «сенаторском классе» можно говорить, не рискуя сильно ошибиться.
Не было класса всадников и даже класса рабов. Всадники могли быть землевладельцами, откупщиками, крупными предпринимателями, могли иметь самое разное имущественное положение. Между командиром вспомогательной алы на Рейне, едва прошедшим ценз благодаря небольшому состоянию, накопленному в провинции, и богатейшим испанским помещиком вроде Сенеки только и было общего, что всадническое достоинство, а уж никак не общественное положение. И даже среди рабов что общего между невольником с железных рудников на Балканах и императорским рабом, который управлял государством, пользуясь всей бюрократической властью? Несравним был и статус их подруг: нельзя сравнивать прислужницу во дворце и кочевую пастушку, о которой говорил Варрон и которая с приходом Империи по-прежнему пасла свое стадо.