Повстанец II

Офф Алексей

Глаза старика дрогнули, словно он просмотрел часть воспоминаний из былых времен.

— Насколько идеи революции соответствовали реальности? — не преминул сформулировать я свой вопрос. — Привели ли они вас к тому, что вы хотели?

— Непростой вопрос, Двейн. С одной стороны — да, с другой — нет, — качнул головой Эль Камилло и глубокомысленно заметил. — Но, наверное, неоднозначность присуща любой революции в истории. Давай об этом как-нибудь в другой раз?..

— Конечно, сеньор Камилло, — не стал настаивать я.

— … Возвращаясь к

моему заклятому врагу — это один боливиец, который в свое время предал нашу герилью и серьезно очернил всех тех, кто отдал за нее жизнь, — лицо Эль Камилло резко посерьезнело. — Полвека он прятался через полмира, сменил несколько гражданств и личин. Наконец его нашли… Но удивительно другое, — он оскалился, — как при таком слабом и трусливом характере он тоже смог стать Грандумом?

Вопрос повис в воздухе. Мы с Селией удивленно переглянулись.

— Дедушка, но с чего ты взял, что он вообще придет? — спросила внучка.

Старик невесело усмехнулся и ответил не напрямую:

— Волк перестал быть одиночкой, перестал быть голодным и обзавелся слабостями… Он обязательно придет, поскольку понимает, что если не придет он, то придут за ним и уже тогда никто не будет гарантировать, что ему не помогут лишиться его слабостей… Вендетта совершится в любом случае. В отместку за сотни наших братьев, что погибли по его вине. Из-за его трусости и алчности…

В глазах Эль Камилло на мгновение промелькнула тоска, которая тут же сменилась хладнокровным огнем. Олицетворением мести, которая не ушла с течением времени. Даже за половину века. Казалось, это была одна из причин, что до сих пор держала его в этом мире.

Я его понимаю, хотя не одобряю подтекст намерений в его словах. Дети не должны страдать за грехи своих родителей, какими бы ничтожествами не были последние. Хотя опять же — судить не мне. Неоднозначность, или по-другому — двойственность свойственна не только революции, но и почти всему, что окружает нас. Включая кровную месть. Старик прав.

Личико Селии было столь же задумчивым, как и у меня, она нахмурилась и даже порывалась что-то спросить, но не решилась.

— Но что мы обо мне, да обо мне… — пригладил бороду Эль Камилло, подлил напитка в чашки и на миг задумался. — Лия, не возражаешь, если я побеседую с Двейном наедине?

Предложение оказалось неожиданным как для меня, так и для Селии.

— Конечно, дедушка, — она вежливо кивнула.

Я ей ободряюще улыбнулся, но внутренне подсобрался. Не каждый день с тобой хочет лично побеседовать Грандум и по совместительству дед девушки, к которой ты, прямо скажем, неравнодушен.

Луньес неспешным шагом стала отдаляться, уходя вдоль берега озера. Эль Камилло прикурил трубку от горящей ветки. Едкий запах табака смешался со смольным дымом от костра.

Изначально я думал, что он затронет мою полушутку с женитьбой, но тот сходу начал с серьезных вещей:

— Двейн, я не буду скрывать, мне известно почти все, что произошло в Мантау, — решил он показать свою осведомленность. — Я даже

немного восхищен твоим умом и смекалкой. Жаль, что во времена нашей герильи было слишком мало таких талантливых молодых людей.

Я польщенно приложил руку к груди от его комплимента.

— … И многие из них так и не дожили до установления нового порядка на всем Латиноамериканском континенте, — с легкой грустью заметил Эль Камилло. — Но мне правда любопытно, ради чего ты все это делаешь? Я так и не получил от внучки однозначного ответа насчет твоих целей, поэтому хочу узнать от тебя лично. Ради чего ты действуешь? Ради власти? Богатства? Женщин? Славы? Ради идеи? Ради себя или ради других?

Пока Эль Камилло говорил — он не сводил с меня своего слегка прищуренного изучающего взгляда.

— У нас действительно с Селией был схожий разговор на эту тему, — припомнил я, не отводя глаз. — Мои цели просты, как два пальца, и никак не изменились по существу. С каждым днем у меня просто увеличивается количество возможностей их достижения…

— Так что же это за цели?

Я улыбнулся.

— Сеньор Камилло, с какой стороны начать — с философской или прагматичной?

— А в чем разница? — усмехнулся он.

— В восприятии и что будет ближе лично вам.

— Ну тогда начни с философской, — заинтересовался Эль Камилло.

— В моей системе ценностей, как и во многих учениях и религиях мира, — вдумчиво заговорил я, — очень много уделено внимание понятию спасения. Для меня это очень важный вопрос. Вот вы спрашивали ради кого я действую — ради себя или ради других.

Так вот, я уверен, что чтобы спасти других — надо в первую очередь спасти себя, и никак не наоборот. Как нищий или никому неизвестный вряд ли может оказать кому-то существенную помощь, так и слабак или дурак, вне зависимости от своего желания изменить хоть целый мир, — скорее всего не спасет даже себя, не говоря уже о других.

Если мир живет по законам сильного, значит надо быть сильным — и чем сильнее ты станешь, тем больше у тебя будет возможностей повлиять на этот мир. Это первая, философская часть ответа на ваш вопрос.

Эль Камилло пригладил бороду.

— Но ведь кто-то может довольствоваться малым, изменять или, как ты выразился, спасать этот мир по чуть-чуть? Чем же это плохо?

— Это неплохо. Но это жалкий самообман. Действия песчинки в океане, — печально усмехнулся я. — Даже миллион таких песчинок не смогут существенно повлиять на течение.

— Ну почему же, — не согласился со мной Эль Камилло. — Даже одна песчинка может повлиять на миллионы. Особенно если правильным образом начнет цепную реакцию.

— Вы правы… Но чем меньше песчинка, тем меньше она сможет контролировать процесс, и кто знает, в какую сторону пойдет начатая ею реакция — к спасению или уничтожению. Даже сама песчинка может думать, что ведет к спасению, но в действительности погубит все живое вокруг себя.

— От такого никто не застрахован, — вздохнул Эль Камилло.