Повторение пройденного

Баруздин Сергей Алексеевич

Саша ждал меня:

– Там весело?

– Иди. Только началось.

– Пойду, а то холодно.

– Иди, иди...

Я заступил на пост и стал прогуливаться по улице, чтобы не слышать доносившихся из нашего дома веселых голосов. А там уже вовсю шумели, и пели, и звучала музыка...

Когда ходишь, время идет быстрее и не так скучно.

Приблизительно через час веселье в нашем доме закончилось, и ребята высыпали на улицу.

– Опять слякоть.

– Завтра

помесим тесто!

Несколько ребят пошли провожать женщин. Хильда семенила за ними.

Последними из дома вышли Володя и Валя. Володя держал ее под руку.

– Ах вот где вы, юноша!
– воскликнула она.
– Адью! Зай гезунд, кнабе!*

_______________

* Будь здоров, мальчик! (нем.)

Валя да и Володя были порядком навеселе.

Они направились в сторону дома, где остановились женщины. До меня донеслись их голоса.

– Нет, сейчас нельзя. Позже. После отбоя...
– говорил Володя.

– Я усну. Я так устала...

– В конце концов можешь ты подождать полчаса?

Я не заметил, как подошел лейтенант Соколов, возвращавшийся с дежурства в штабе.

– С кем это там Протопопов?

– Простите, товарищ лейтенант! Здесь три женщины из Бреслау вырвались, - объяснил я, - из наших угнанных. И еще немка с ними. Ужинали вместе, сейчас домой пошли...

– Это я слышал, а Протопопов с кем из них? Как ее зовут? Не слыхал? В голосе Соколова вдруг прозвучало беспокойство.

– Это Валя такая, Валентина, - сказал я.
– Она из Орла, кажется.

– Валентина?

Я не успел сообразить, как Соколов решительной походкой направился туда, где только что стояли Володя и Валя.

Потом я услышал дикий женский крик. В испуге ко мне подбежал Володя:

– Что он, рехнулся? Что случилось? Сумасшедший!

Я тоже ничего не мог понять.

– Он спросил, как зовут ее. Я ответил...

Володя был похож сейчас на обиженного ребенка. Губы надуты, и в глазах чуть ли не слезы.

– Да брось!
– сказал я.
– Давай лучше закурим.

– Тебе хорошо говорить... А у меня все на мази было... И все из-за этого...

Меня не меньше Володи беспокоило случившееся.

– Придет лейтенант - наверно, скажет, что и почему.

Возвратились ребята, провожавшие Люсю и Клаву.

– Что произошло? Она бежит, орет, а он идет за ней и кричит: "Стой! Не трону! Стой!"

Володя продолжал ворчать:

– И надо же в такой момент...

Наутро Люся и Клава недоумевали:

– Может, они знакомые были? С Валькой-то?

– Как убежала вчера, так и не пришла. Не ночевала!

– А ваш лейтенант ничего вам не сказал?

– Куда же она денется теперь? Неужто одна ушла?

–

Не ровен час, путалась с немцами...

– И такие были... Одним каторга, а другим удовольствие. Пристраивалась...

– Красавица! Нечего сказать!

– Нет, что-то здесь... Не может так...

– А ведь какой прикидывалась!

Мы недоумевали не меньше женщин. Лейтенант Соколов ни вчера, ни сегодня, после подъема и когда мы завтракали, не проронил ни слова.

И вдруг Хильда, молча стоявшая с женщинами, тихо произнесла:

– Зи вар ди фрау айнес дойчен СС оффициере! Зи загте мир зелбст унд бат швайген! Абер их каните зи фрюер бис цум айнтритт дер руссен!*

_______________

* Она была женой немецкого офицера СС! Она сама мне сказала и просила молчать! Но я знала их и видела раньше, до прихода русских! (нем.)

Через два дня нам с лейтенантом Соколовым удалось вырваться в Лигниц. Мы ехали на попутных, и всю дорогу комвзвода молчал. Обронил лишь несколько слов:

– Проголосуем!

– Влезай!

– Здесь сойдем...

– Теперь близко...

Я смотрел на Соколова и не узнавал его.

Он постарел за эти дни, осунулся. Морщины под глазами. Седина. Или я не замечал ее прежде? Нет, прежде у него не было ни одного седого волоса. Да и рано: ведь лейтенанту тридцать два.

Когда мы сошли на повороте, чтобы поймать следующую машину, Соколов долго тер глаза. Видно, они болели от бессонницы. И потом, в Лигнице, тоже тер их. И глаза его стали красными, воспаленными и еще более старыми.

По существу, я совсем не знал Соколова, но в нем было для меня что-то притягательное. Люди, ясные с первого взгляда, наверное, не так интересны.

Но вот что происходило сейчас с Соколовым? О чем он мучительно думал? Чем терзался? И что значила для него эта встреча с Валей-Валентиной?

Уже когда мы сидели в госпитале у Бунькова, я все ждал: вот сейчас он заговорит об этом, ведь друзья...

Но разговор шел обычный - о здоровье старшего лейтенанта, о дивизионе, о делах на фронте, о союзниках, которые наконец-то раскачались со вторым фронтом. И Соколов не вспоминал случившегося.

Я ёрзал на стуле рядом с койкой старшего лейтенанта, без конца поправляя сползавший с моих плеч халат. Палата выздоравливающих, в которой лежал Буньков, гудела. Забивали "козла". Сражались в шахматы. Смеялись, рассказывая что-то забавное. Шелестели газеты. Стучали костыли. Скрипели койки.

Дважды зашла сестра, сказав предостерегающе:

– Мальчики!

Ее не слушали. Только один из выздоравливающих оторвался от домино и бросил:

– Гоните! Хоть сейчас! С радостью превеликой!