Повторение пройденного
Шрифт:
— Вперед! — и ударил с колена вверх, по вершине сосны. С дерева упал пулеметчик, и в наступившей на секунду тишине радостный и возбужденный голос командира прокричал:
— Огонь! По вспышкам — огонь!
* * *
Мы шли по Локне, километрах уже в двадцати от места, цепко глядя по сторонам, никто из нас точно не знал, когда слева покажется устье Чернушки.
* * *
«...Атаку командир назначил на 12 часов ночи, как только прекратилась артподготовка, пехотинцы бросились вперед. Группы лейтенанта Королева и старшины Чуянова первыми ворвались в немецкие траншеи. Гранатами
Ежедневная красноармейская газета Калининского фронта «Вперед на врага». Январь 1943 года.
Матросов, первые минуты стрелявший отчаянно и наобум, в минуту извел диск и, заменяя его, вдруг почувствовал, что волнение, которое подпирало под горло, проходит, отпускает, что остается только холодный азарт атаки и разгорающаяся злость. Он взглянул направо, чуть впереди Белов, положив ствол автомата на развилку дерева, ждал, когда обнаружит себя вражеский автоматчик. Матросов снял варежку и одной рукой, отведя автомат далеко вправо, нажал спусковой крючок. Автомат забился в руке, а Матросов отпрянул в сторону, уже готовый стрелять снова. И когда два немецких автомата ударили туда, где уже никого не было, он, тщательно прицелившись, выпустил длинную очередь, точно зная, что бьет наверняка. У Белова оставался всего один диск, и он метнулся туда, откуда только что стреляли немцы. Свесив руки через лежалую ель, лежал убитый немец, а рядом, чуть в стороне катался по снегу второй, видно раненый. Маскхалат Белова хорошо выделялся на черном фоне леса, и фашист увидел его, приподнялся, прижав к животу автомат, и Белов вдруг побежал на него, замахиваясь прикладом, выбил автомат из рук врага, упал на него сверху, и они покатились по снегу, оскалясь в ненависти и отвращении. Враг был тяжелый, сильный, рана, видно, неопасная, потому что железные руки его сжались на горле Белова, и он задыхался и хрипел, изо всех сил упираясь ладонью в скользкий от крови подбородок фашиста. Матросов, оглянувшись, не увидел Белова рядом, метнулся туда, где вперемежку выкрикивались русские и немецкие слова, увидел схватку и, определив врага, неумелым и страшным ударом опустил кованый приклад на светлеющий затылок. Руки разжались. Белов вскочил, как пьяный, шатаясь, прошел несколько шагов и прислонился к дереву. Его жестоко рвало. Матросов, сидя на снегу, истово чистил снегом приклад автомата...
Минометный огонь ослабел, его перенесли на фланги, туда, где слышалась стрельба. Пошли в атаку другие роты батальона, а впереди в немецких порядках стали рваться наши мины — в бой вступила минометная рота.
Они потеряли представление о времени и пространстве. Пространство было очерчено ближайшими деревьями, из-за которых бил враг; а время остановилось и должно было продолжиться с рассветом, когда можно будет оглянуться, пересчитать товарищей, подумать, что жив, и передохнуть перед броском, — или оборваться навсегда, оставив для тебя этот бой незавершенным.
Белов и Матросов лежали за корнями старого вывороченного дерева, когда к ним подполз Жгутов.
— Ну как, братва, — переводя дыхание, спросил он, прислонясь плечом к толстому стволу и доставая из мешка гранаты, — держимся?
Матросов хотел что-то сказать, но только кивнул головой. Лицо его в царапинах, ссадинах было лихорадочно возбужденным.
— Это все цветочки были, — сказал Жгутов, — ягодки впереди!
Рядом разорвалась мина, бросила на каски мерзлую землю.
— Скоро на поле выйдем, вот там начнется!
Комбат появился на участке первой роты. Конделинский, увидев комбата, вскочил, подобрался. Афанасьев на бегу кричал ему:
— Чего разлеглись? Как девки на пляже! Вперед давай! Вперед!
Конделинский мучительно
— У меня половину роты выбили! Надо дать людям передохнуть, пусть второй эшелон подтянется.
— Атаковать! — жестко сказал Афанасьев, — пока еще не совсем светло — атаковать! Чем дальше мы сейчас продвинемся, тем легче потом будет.
— Никакого потом не будет, — буркнул Конделинский. Подозвал связного, тот побежал по взводам, а через несколько минут Конделинский вскочил во весь рост и, увязая в снегу, прыжками побежал вперед — За мно-ой!
Афанасьев с автоматом в руках неуклюже бежал в цепи, сбивая дыхание, кричал: «Вперед!» И видел, как метрах в двухстах идет в атаку вторая стрелковая рота, а справа, точками на снегу, — третья.
Наши батальонные минометы перенесли огонь вперед, метров на триста, и взбивали серый рассвет. Немцы вдруг замолчали, и несколько минут они бежали в полной тишине, слыша лишь тяжелое дыхание друг друга, а потом ударили разом шестиствольные минометы и пулеметы с флангов. Конделинский, который с самого начала бежал чуть впереди, раньше других взяв старт, натолкнулся на что-то, сбившись, сделал еще шаг, медленно заваливаясь на бок, и рухнул на спину.
Афанасьев, видевший, как упал Конделинский, вдруг подумал тоскливо, что с рассветом всех их перебьют, как куропаток, на этом проклятом поле, но отогнал от себя эту противную всему его существу солдата мысль, остановился на бегу, повернулся назад, сильно махнул рукой. Впе-ере-ед!
Тех секунд пока он, полуразвернув корпус, кричал это единственно существующее в языке сейчас слово, хватило, чтобы атака захлебнулась, потому что самые первые бросились к Конделинскому и, приподняв, стали оттаскивать его назад к лесу, а остальные, без командира, растерянно остановились — белые мишени на черном фоне, и падали в снег, кто убитый, а кто — надеясь остаться живым.
Рядом с Матросовым лежал Карям Валитов, парторг роты, и по немолодому смуглому его лицу текли слезы.
— Что с вами? — Матросов дотронулся до плеча Валитова. — Ранены?
— Эх, командир, командир, — сказал Валитов. Он резко бросил вперед руку, вставая, вскочил, требовательно повел рукой: — Давай! — и закричал: — За мной! За командира — вперед!
Рота опять поднялась в атаку и, как в замедленном кино, пошла вперед, постреливая из своих автоматов.
Они увидели немецкого пулеметчика, когда до него оставалось метров тридцать. Тот лихорадочно пытался поправить заклинившуюся ленту, отчаянно рвал пулемет на себя, а второй номер бил из автомата. Жгутов вытащил из кармана гранату, подбросил ее на ладони и швырнул вперед: «Лови!»
Через несколько мгновений они вскочили в окоп. Дальше было только поле.
Валитов подхватил пулемет, перекинул с руки на руку:
— Отличная машина!
— Лучше нашего «дегтяря»? — спросил недоверчиво Матросов.
— МГ-34 — мечта пехоты, — сказал Жгутов, — любого спроси про «эмгэ». Весит двенадцать килограммов, скорострельность высокая, и хошь на треногу, хошь как ручной используй, — пожалуйста, игрушка!
Жгутов выправил ленту.
— Тут и боезапас неплохой, — сказал он, открывая коробку, — а ну, прихвати-ка! — Он повернул пулемет в сторону противника, поправил прицел, половчее поставил сошки... и вдруг тра-та-та, ти-та-та, — приложился к прикладу
По полю к ним бежали немцы, надеясь захватить свое добро. Жгутов, ласково улыбаясь, короткими очередями уложил трех, а четвертый, в шапке с наушниками, повернулся назад. И Жгутов прострелил ему спину. Немецкая цепь залегла, и, когда Валитов сцеплял с кончающейся лентой новую, подлиннее, на 250 патронов, заухали миномет.
— Выбирайтесь отсюда, — сказал Валитов, — место это у них на всякий случай крепко пристреляно.
Жгутов подхватил «змге», Валитов коробки с лентами, и они перебежками перешли метров за пятьдесят, к сосне, залегли в воронке.