Поймать солнце

Хартманн Дженнифер

Из соседнего двора к нам трусцой приближается Шеви в бейсболке, надетой задом наперед, и в заляпанной жиром майке. Он весь в татуировках, по сравнению с которыми моя единственная татуировка просто позор. Шеви за тридцать, живет один, и у него всегда тысяча проектов одновременно: ремонт автомобилей, перестройка дома, ландшафтный дизайн, да мало ли что еще.

— Привет, дорогая. — Он кивает Элле, когда подходит к ней, из-под кепки выбиваются несколько прядей медово-русых волос. — Макс нанимает тебя поработать?

Она

морщит нос, переминаясь с ноги на ногу.

— Нет, я еду в город, чтобы выпить кофе с Бринн. На данный момент я отказалась от поисков работы, так что лучше утоплю свои печали в смертельном количестве эспрессо.

— Это сработает, — говорит он.

— Кстати, спасибо за велосипед. Извини, что до сих пор не поблагодарила.

Я моргаю. Упс.

— Не за что. — Шеви смотрит на меня и разворачивает бейсболку козырьком вперед. — Я починил ее и подарил Максу много лет назад, когда он был еще ребенком. И рад, что кто-то снова им пользуется.

Я ничего не говорю, просто смотрю на Эллу и потираю затылок.

В ее глазах появляется понимание. Сжав губы, она медленно кивает, не сводя с меня взгляда.

— Да, — бормочет она. — Я тоже рада.

Звук открывающейся позади нас двери заставляет меня резко обернуться, и мое внимание приковывается к отцу, который, прихрамывая, спускается по ступенькам крыльца.

Он опирается на трость, его брюки на два размера больше и свисают с бедер.

— Это та красотка, которую ты водил на танцы? — интересуется он, указывая на Эллу.

Все мои миры сталкиваются. Я запинаюсь, не зная, что ответить, у меня перехватывает горло.

— Да, папа. Это Элла. Она живет через дорогу.

Элла бросает свой велосипед и идет через двор.

— Приятно наконец-то познакомиться с вами, мистер Мэннинг.

— Зови меня Чак. — Его лицо озаряется. — Мой сын подарил тебе цветы?

Вздохнув, я потираю область между глаз и желаю скорейшей смерти.

— Папа, перестань. Ей уже пора уходить.

— Вообще-то да, — отвечает Элла. — Оранжевые розы.

— Оранжевые? — Он хмурится. — Интересно. Никогда не видел таких раньше.

— Это мой любимый цвет.

— Тебе идет. Эй, почему бы тебе не прийти на ужин в эти выходные? Я приготовлю грудинку.

Широко распахнув глаза, я бросаюсь вперед, вставая между отцом и Эллой. Она ни за что не придет к нам на ужин. Лучше я возьму кредитную карту и отправлю ее первым классом в Италию, чтобы попробовать самую настоящую и дорогую итальянскую кухню, какую только смогу найти, чем подвергать ее риску оказаться внутри этого позорного дома и папиных пьяных выходок. Ни за что.

— Элла не ест грудинку.

Девушка хмыкает.

— Я люблю грудинку. Спасибо за приглашение. Завтра я свободна.

— Нет, не свободна. — Я поворачиваюсь к ней лицом, в моих глазах мольба. — У нас же есть одно дело.

— Какое дело?

—

Дело с… этой штуковиной. Не могу поверить, что ты забыла об этом.

Шеви пытается прийти мне на помощь.

— Я помню об этом. Это круто. Ты не можешь это пропустить.

Элла смотрит на нас троих, грызя ноготь большого пальца. Ее плечи опускаются, и мне кажется, что она вот-вот уступит. Но затем девушка выпрямляется, улыбается во весь рот и кивает моему отцу.

— Я приду в шесть. — Она машет рукой и удаляется.

Черт.

Папа выглядит невероятно счастливым. Новообретенный блеск в его глазах должен был бы вызвать у меня чувство облегчения, если бы на меня не свалилась куча проблем с контролем ущерба. Шеви бросает на меня извиняющийся взгляд, прежде чем я бросаюсь бежать за Эллой и ее велосипедом.

— Элла, подожди.

Девушка игнорирует меня и начинает крутить педали, ее темп медленный и вялый, пока она едет вверх по склону.

— Элла. — Я бегу рядом с ней, наблюдая, как ее рыжеватые волосы развеваются за спиной. — Ты не можешь прийти к нам на ужин. Папа не готовил уже десять лет. У нас даже нет настоящей духовки. — От стыда у меня горят щеки, но я продолжаю преследовать ее, и перехожу на бег, когда она набирает скорость.

— Думаешь, я вправе судить? — насмехается она, уже запыхавшись. — Я до сих пор живу на коробках, потому что терпеть не могу разбирать свои старые вещи.

— У нас почти нет стен.

— Ничего страшного. Я буду слишком занята поеданием грудинки, чтобы обращать внимание на стены.

— Я серьезно. Я приглашу тебя поужинать, если ты действительно хочешь пойти со мной на свидание. — Она искоса смотрит на меня. — Есть одно местечко на Брэкстон. У них отличное ризотто.

— Я предпочитаю грудинку.

— Черт возьми, Солнышко. Притормози, чтобы мы могли поговорить.

— Нельзя опаздывать на кофе. — Элла смотрит на меня, потом на мои быстро двигающиеся ноги, словно не может поверить, что я успеваю за ней. Она крутит педали быстрее. — Увидимся завтра в шесть. — Набрав скорость, она изо всех сил едет впереди меня, пока я не сдаюсь и не останавливаюсь посреди дороги.

Я провожу обеими руками по лицу, размышляя, смогу ли войти в историю, отремонтировав дом за двадцать четыре часа.

К черту мою жизнь.

***

Я должен положить этому конец.

Как только я вижу, что Элла подъехала к дому в сумерках и припарковала велосипед у дома, я надеваю ботинки. Жду несколько минут, пока она устроится внутри, а сам вышагиваю по гостиной, выглядываю через незастекленное окно, опускаю дешевые рулонные жалюзи и выбегаю через парадную дверь. Папа спит. Скорее всего, он будет спать и завтра, когда Элла приедет к нам за воображаемой грудинкой. И это если он не напьется виски до потери сознания.