Поймать солнце
Шрифт:
— Ну… в одном ты была права, — говорю я ей, слегка наклоняясь, пока мои губы не касаются кончика ее уха. — Мне было бы интересно.
К черту, я тоже могу быть честным.
Девушка вздрагивает, резко вдыхая воздух, пальцы сжимаются и вжимаются в твердые мышцы моей груди.
Элла любит притворяться, что я ее не трогаю, несмотря на то, что мы держимся за руки, бросаем горячие взгляды, делаем комплименты и флиртуем. Ее отчужденность служит механизмом преодоления, придает ей силы и позволяет выживать. Поэтому я с уважением отношусь к ее отказам и каменным стенам. И позволяю ей притворяться,
Но сейчас она не может притворяться.
Я чувствую жар ее кожи. Вижу, как она прикрывает глаза. Ее дыхание учащается, а грудь вздымается и опускается от предвкушения. Она отзывчива.
Она чувствует меня. Везде.
Наклонившись ближе, я шепчу:
— В этом ты была права, но кое в чем ошибалась.
Ее глаза закрываются.
— В чем? — спрашивает она, затаив дыхание.
Я оставляю нежный, как перышко, поцелуй на ее виске, провожу губами по щеке, а затем шепчу ей на ухо:
— Ты — чертова десятка.
А затем отстраняюсь.
Ее глаза медленно открываются, словно мои слова были наркотиком для ее вен. Она ничего не говорит, просто смотрит, как я удаляюсь. Ее руки медленно опускаются по бокам, пока она покачивается на дрожащих ногах.
— Я зайду за тобой завтра вечером в пять тридцать, — говорю я хриплым голосом, направляясь к двери ее спальни. — Ты не пойдешь к нам домой на ужин. Я приглашаю тебя на свидание.
— Макс…
Я не даю ей договорить и выхожу из комнаты, делая вид, что тот крошечный поцелуй в висок не был величайшим моментом в моей жизни.
ГЛАВА 21
МАКС
Я вытираю полотенцем влажные после душа волосы и выхожу из убогой ванной в коридор. Инструменты разбросаны у моих ног. На полу расстелен брезент, как будто грязный пол нуждается в защите. В доме пахнет опилками и отчаянием, но между этими голыми стенами витает мерцание обновленного оптимизма, которое кажется тонкой, но яркой параллелью с моими отношениями с Эллой. Шеви помогал мне работать допоздна, и я понятия не имею, как мне удастся отплатить ему за это. С другой стороны, за последние несколько дней я видел Маккея только в школе, что неудивительно. У меня было предчувствие, что он не будет помогать с ремонтом, несмотря на полусерьезное согласие за обедом на прошлой неделе.
Накинув чистую рубашку на пуговицах и единственные брюки, которые надевал на «Осенний бал», я наношу немного геля на волосы перед зеркалом и немного дешевого одеколона на шею и запястья.
На тумбочке лежит свежая упаковка презервативов.
Не то чтобы я делал поспешные выводы или типа того, но, судя по вчерашнему разговору с Эллой и тому электричеству, которое пронеслось между нами в школе, лучше быть готовым.
На всякий случай.
В пять тридцать я хватаю бумажник и готовлюсь отправиться к дому Эллы, чтобы забрать ее на наше свидание. Я заказал столик в итальянском ресторане в центре города. Одна из моих тетушек, живущая в другом городе, подарила мне подарочную карту в «Рому» на день рождения в сентябре, так что сейчас самое время ею воспользоваться.
Я окликаю отца, прежде чем пройти по коридору.
— Я ухожу, папа. Скорее всего буду дома поздно.
Раздается
— Подожди, подожди… стой, Максвелл.
Проходит несколько секунд, и дверь распахивается, открывая зрелище, которое я никак не ожидал увидеть.
Мое сердце замирает, а глаза распахиваются от удивления.
Передо мной стоит отец в темно-сером костюме и со свежей укладкой волос.
Он прочищает горло и поправляет изумрудный галстук, на его губах появляется робкая улыбка.
— Ну что? — спрашивает он, вытянув руки по бокам. — Как я выгляжу?
Я почесываю голову, затем провожу рукой по лицу.
— Эм… ты отлично выглядишь, папа. По какому поводу принарядился?
— Для сегодняшнего ужина, конечно. Твоя девушка придет к нам на грудинку.
— Я… — Я даже не знаю, что сказать. Я не только предположил, что он мгновенно забыл о приглашении на ужин, но и решил, что он отключился от снотворного или выпивки. И ни за что на свете не ожидал увидеть его в парадном костюме. Мой отец уже много лет не носил ничего, кроме плохо сидящих джинсов и грязных футболок. — Папа, я отменил ужин. У нас нет грудинки.
— Хм… — Он прищуривается. — А я все думал, куда ты убегаешь. Ну, неважно. Мы можем приготовить что-нибудь другое. В кладовке полно макарон и соусов в банках. Я приготовлю на скорую руку.
— У нас нет кладовки. У нас есть полка с просроченными консервами, а холодильник я еще не пополнял. Ничего нет. — Мой шок сменяется ужасом, потому что он говорит серьезно. Но он не может быть серьезным. Я умру от смущения, если Элла придет сюда и попробует наши «лимитированные» консервы с таинственным мясом. — Мы можем перенести встречу. Завтра я куплю свежие продукты.
— Ерунда. — Он проносится мимо меня, пахнущий одеколоном Маккея. — Мы что-нибудь придумаем. Она будет здесь в шесть часов, да?
— Нет, я…
Раздается стук во входную дверь.
Убейте меня сейчас же.
Я бледнею, кожа покрывается испариной.
— О, она рано. Это замечательная черта, Макс. В наши дни все опаздывают, не обращая внимания на других. — Улыбаясь, он ковыляет к передней части дома, его алюминиевая трость стучит по полу.
Я перепрыгиваю через электроинструменты и циркулярные пилы, забегая вперед, чтобы избавиться от Эллы. Это должна быть она. Видимо, она не расслышала меня и решила, что мы встречаемся здесь.
Добравшись до небольшой прихожей, я распахиваю дверь и оказываюсь лицом к лицу с чистой красотой.
Слова застревают у меня в горле, дыхание перехватывает.
— Привет.
Элла выглядит потрясающе в маленьком черном платье, ее волосы уложены в темно-рыжие локоны, которые ниспадают на плечи. А в руках у нее блюдо, обернутое фольгой. Она высоко поднимает его.
— Я принесла грудинку.
Она принесла грудинку.
Она принесла грудинку.
Я не знаю, что делать: кричать на нее или извергать из себя признание в любви. Но лишь медленно моргаю, переводя взгляд с блюда в ее руках на ее лицо. На нем немного макияжа, губы рубиново-красные, а веки накрашены серебристыми тенями. Ее длинные, чернильно-черные ресницы трепещут в ответ, а улыбка становится еще ярче.