Поймай меня, если сможешь
Шрифт:
— Мы оба сознаем, молодой человек, что если вас завтра вернут в Италию, вас вполне может ждать двадцатилетний срок, — продолжал судья. — Мне немного знакомы итальянские тюрьмы, мистер Абигнейл. Они очень похожи на французские. А когда вы отсидите свой срок, вас передадут Испании, как я понимаю. Как вы указывали в своем прошении, остаток жизни вы можете провести в европейских тюрьмах.
И мы почти ничего не можем с этим поделать, мистер Абигнейл. Мы должны удовлетворить требование Италии об экстрадиции, так же как Франция удовлетворила наше. А нарушать
— Знаю, сэр, — пробормотал я, чувствуя, как угасает надежда. — Я бы хотел остаться здесь, но понимаю, что не могу.
Встав, он принялся вышагивать по кабинету, продолжая говорить.
— А что, если бы вам предоставили шанс начать жизнь снова, мистер Абигнейл? Как по-вашему, вы могли бы избрать на этот раз более конструктивный путь?
— Да, сэр, если бы такой шанс у меня был.
— И вы усвоили урок, как говорят учителя? — поджал он губы.
— Да, сэр, очень хорошо усвоил, — передо мной снова забрезжил лучик надежды.
Снова усевшись, он глядел на меня добрую минуту и наконец кивнул.
— Сегодня вечером, мистер Абигнейл, я сделал нечто такое, чему даже сам удивляюсь. Скажи мне кто-нибудь пару недель назад, что я пойду на это, я бы счёл его сумасшедшим.
Сегодня вечером, молодой человек, я позвонил своему другу из американского посольства и высказал официальную просьбу, согласно шведским законам лишающую вас всех прав. Я попросил его аннулировать ваш американский паспорт, мистер Абигнейл. И он это сделал.
Я вытаращился на него, и, судя по его едва заметной усмешке, моё изумление не прошло незамеченным. Его поступок поставил меня в тупик, но скоро моё недоумение развеялось.
— Теперь вы в Швеции нежеланный и нелегальный нерезидент, мистер Абигнейл, — с улыбкой пояснил судья. — И я могу официально отдать приказ о вашей депортации в Соединённые Штаты, невзирая ни на какие требования об экстрадиции. Через две-три минуты, мистер Абигнейл, я прикажу дожидающимся на улице офицерам отвезти вас в аэропорт и посадить на самолёт, следующий в Нью-Йорк. Все приготовления уже сделаны.
Конечно, вам следует понимать, что полиция Вашей родной страны будет ожидать вас для ареста, как только вы сойдёте на землю. Там вас тоже разыскивают как преступника, сэр, и я счёл нужным уведомить власти о своих действиях. ФБР известен рейс, которым вы прилетите, и время прибытия.
Не сомневаюсь, что в родной стране вы предстанете перед судом. Но там, молодой человек, вы хотя бы окажетесь среди своих соотечественников, и, я уверен, ваша семья поддержит вас и будет навещать в тюрьме, если вас осудят. Однако, если вы не в курсе, сообщаю, что как только вы отбудете свой срок в Америке, ни одна из упомянутых стран не сможет потребовать вашей экстрадиции. Законы Соединённых Штатов запрещают вашу экстрадицию с родины за рубеж.
Я пошёл на это, молодой человек, потому что считаю, что это в общих интересах, особенно в ваших собственных. Полагаю, когда вы отдадите долги своей стране, вас ждёт плодотворная и счастливая
Мне хотелось обнять и расцеловать его. Но вместо этого я затряс ему руку, слёзно обещая сделать в будущем что-нибудь стоящее. И нарушил это обещание через каких-то восемнадцать часов.
Полицейские отвезли меня в аэропорт, где, к моей радости, дожидалась Иэн, чтобы взять меня под свою опеку. При ней был большой конверт с моим паспортом, остальными моими бумагами и деньгами, заработанными мной на тюремной парашютной фабрике. Прежде чем передать конверт пилоту, она вручила мне двадцатидолларовую купюру на карманные расходы.
— Этого человека депортируют, — сообщила она командиру корабля. — В Нью-Йорке представители властей Соединённых Штатов встретят самолёт и возьмут его под арест. А вы вернёте ему это имущество.
Повернувшись, она взяла меня за руку, серьёзно проговорив:
— До свидания, Фрэнк, удачи. Надеюсь, вас ждёт счастливое будущее.
Я поцеловал её на глазах у изумлённого пилота и стюардессы. До тех пор я не делал никаких попыток домогаться Иэн, да и сейчас поцелуй выражал лишь искреннее восхищение.
— Я никогда вас не забуду, — пообещал я. И не забыл. В моей памяти Иэн Лундстрём навсегда запечатлелась как замечательный, добрый человек, очаровательный друг, всегда готовый прийти на помощь.
Перелёт до Нью-Йорка проходил без посадок. Меня усадили впереди, у кабины, где экипаж мог приглядывать за мной, но в остальном ко мне относились, как к остальным пассажирам. В полёте я пользовался той же свободой, что и мои попутчики. Не знаю, когда я начал подумывать о том, чтобы ускользнуть от ожидавших блюстителей порядка, да и почему вдруг почувствовал искушение обмануть доверие судьи.
Быть может, всё началось с воспоминания о кратком пребывании в бостонской камере предварительного заключения с убогим вытрезвителем и жалкими камерами. По сравнению с Перпиньяном она определённо казалась номером-люкс, но если американские тюрьмы из того же разряда, то сидеть мне в них не хотелось. Шесть месяцев в клиппанской тюрьме разбаловали меня.
Летел я на лайнере VC-10 компании British Waycount — самолёте, знакомом мне как свои пять пальцев. Однажды пилот British Overseas Airways Corporation устроил мне подробнейшую экскурсию по VC-10, изложив все его конструктивные особенности, вплоть до устройства туалетов.
По опыту прошлых полётов я знал, что лайнер сядет на тринадцатой ВПП аэропорта Кеннеди, и путь до терминала займёт около десяти минут.
Минут за десять до захода на посадку я встал, небрежной походкой направился в туалет и заперся в нём. Пошарив внизу, я нащупал защёлки, расположенные, как мне было известно, в основании унитаза, открыл и повернул их и вытащил весь унитаз — автономный туалет, — и увидел лючок размерами 40 на 50 сантиметров, закрывающий отверстие для вакуумного отсоса, используемого при обслуживании самолёта на земле.