Поющие пески. Дело о похищении Бетти Кейн. Дитя времени
Шрифт:
Прежде чем его сердце начало биться сильнее, он понял, что это лицо появилось не на поверхности воды, а только на дне его собственных глаз. Это было лицо умершего, бледное лицо с дерзкими бровями. Он выругался и забросил удочку так сильно, что леска даже засвистела. Конец с «Би-семь». Он заинтересовался им из-за ошибочных предположений. Думал, что «Би-семь» также преследуем демонами. Он построил себе совершенно ложный образ «Би-семь». Пьяный Рай в спальном купе — это только опрокинутая бутылка виски. Его больше не интересовал «Би-семь». Он оказался совершенно обычным молодым человеком, даже неприлично здоровым,
— Но это он написал то стихотворение о Рае, — отозвался внутренний голос.
— Вовсе нет, — ответил он голосу. — Для этого нет никаких доказательств.
— А его лицо? Это не было обычное лицо. Именно лицо сначала тебя заинтересовало, задолго до того, как ты начал вообще думать о его Рае.
— Ничто меня не привлекло, — сказал он. — В моей профессии подобный интерес является рефлективным.
— Да? Значит, если бы пассажир этого насыщенного алкоголем купе был толстым коммивояжером с усами, как щетка, и лицом, как пудинг, ты так же бы заинтересовался?
— Может быть.
— Ты лжец. Ты стал на сторону «Би-семь» сразу же, как только увидел его лицо и заметил, как Джогурт его треплет. Ты вырвал его из лап Джогурта и поправил на нем костюм, как заботливая мама, завязывающая ребенку шарфик.
— Замолчи.
— Он возбудил твой интерес не потому, что произошедшее с ним показалось тебе подозрительным, а потому, что просто хотел подробнее узнать о нем. Он был молодой и мертвый, а когда-то был полон жизни и энергии. Ты хотел что-нибудь узнать о его легкомысленной жизни.
— Ладно. Ты хотел что-то узнать. Ты также хотел бы узнать, какой конь победит на ближайших бегах, каковы сегодня биржевые новости, будет ли удачным следующий фильм Джюн Кайе… Но это не лишает тебя сна.
— Нет. Но ты тоже не видишь в воде лицо Джюн Кайе.
— У меня нет желания видеть отражение чьего бы то ни было лица на поверхности воды. Ничто не заслонит от меня вида реки. Я приехал сюда ловить рыбу и не позволю испортить себе удовольствие.
— «Би-семь» ехал на север с какой-то целью. Интересно, какой?
— Откуда я могу знать?
— Во всяком случае, наверняка не ловить рыбу.
— Почему нет?
— Если кто-то едет целую ночь для того, чтобы рыбачить, то не отправляется ведь с пустыми руками. Если он был рыбаком, то должен иметь при себе хотя бы любимые крючки, даже если предположить, что он намеревался пользоваться чужой удочкой.
— Это правда.
— Может, его раем был Тир-нан-Ог, знаешь, этот кельтский рай. Очень похоже.
— Это почему же?
— Тир-нан-Ог находится далеко на западе, за самыми дальними островами. Край молодости. Кельтский рай является краем вечной молодости. А что «подстерегает смельчака»? Наверное, острова с поющими песками. Острова за скалами, которые выглядят как движущиеся человеческие фигуры.
— А говорящие звери? Ты тоже найдешь их на Далеких островах?
— Да, найду.
— Неужели? Что же это за звери?
— Тюлени.
— Ах, отстань и успокойся. Я занят. Ловлю рыбу.
— Возможно, ты и ловишь рыбу, но не поймаешь даже жабу. Можешь заткнуть свой крючок за ленту шляпы. А теперь послушай меня.
— Я не БУДУ тебя слушать. Ну ХОРОШО, буду. Есть поющие пески
— Нет? А зачем он ехал на север?
— Чтобы похоронить тетку, чтобы переспать с девушкой, чтобы лазить по горам. Откуда я могу знать? И что мне за дело до этого?
— Он должен был остановиться где-то в гостинице «Каледониен».
— Вовсе нет.
— А откуда ты знаешь, где он должен был остановиться?
— Я не знаю. Никто не знает.
— Почему один из них шутил на тему «ограбления Кале», если бы он должен был остановиться в «Ваверлей»?
— Если он собирался на Кладда, — а я могу поспорить, что не существует на этом острове никакого постоялого двора под таким названием, как «Каледониен», — если собирался на Кладда, то ехал бы через Глазго и Обан.
— Не обязательно. Также быстро и удобно можно добраться через Скоон. Скорее всего он не выносил Глазго. Это часто случается. Ты можешь позвонить вечером в «Каледониен» в Скооне и узнать, не забронирован ли у них номер.
— Я не сделаю ничего подобного.
— Если ты будешь так хлестать по воде, распугаешь всех рыб в реке.
Он вернулся домой на ужин в плохом настроении. Ничего не поймал, а потерял душевный покой.
В сонной тишине, которая наполнила комнату вечером, когда дети пошли спать, он поймал себя на том, что постоянно смотрит на телефон в другом конце комнаты. Телефон стоял на столе Томми и провоцировал неограниченными возможностями, искушал тайным обещанием, дремлющим в его немом присутствии. Достаточно поднять трубку, чтобы соединиться с кем-то на западном побережье Америки, с кем-то в центре Атлантики, с кем-то на высоте двух миль над землей.
Или с гостиницей «Каледониен» в Скооне.
Целый час с нарастающим отвращением он боролся с искушением. Наконец Лаура вышла, Томми пошел выпустить собак, и тогда Грант подбежал к телефону одним прыжком, более подходящим на поле для игры в регби, чем в комнате.
Он поднял трубку, прежде чем понял, что не знает номера. Отложил трубку с чувством, что спасен. Сделал уже шаг в направлении брошенной книги, но изменил намерение и достал список телефонов. Он знал, что не получит покоя, пока не поговорит с гостиницей «Каледониен» в Скооне, наверное, такая маленькая слабость не была высокой ценой за душевное спокойствие.
— Скоон четырнадцать-шестьдесят… Гостиница «Каледониен»? Вы могли бы меня проинформировать, не забронировал ли у вас на этих днях номер господин Шарль Мартэн?.. Да, благодарю, подожду… Нет? Никого с такой фамилией… Ага… Большое спасибо. Извините за хлопоты.
«Ну и все, — подумал он, кладя трубку. — Это был конец дела «Би-семь», по крайней мере если речь идет обо мне».
Он выпил рюмочку и пошел спать. Лежал с открытыми глазами, глядя в потолок. Потом погасил свет и применил собственное средство от бессонницы: старался не заснуть. Он выдумал этот метод уже давно на основе простого принципа, что человеческая натура непокорна, и до сих пор метод его не подвел. Достаточно было только подумать, что ему нельзя спать, а глаза уже сами закрывались. Это притворство сразу преодолевало важнейшее препятствие, каким служила боязнь бессонницы, и таким образом очищало поле действия для приходящего сна.