Поздний экспресс
Шрифт:
– Хорошо, хорошо, - Олег губы кусает, чтобы не расхохотаться. Грозный папаша Соловьев - совершенно уморительное явление.
– Я поговорю.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Нажимает отбой. Супруга не сводит с него вопрошающего любопытного взгляда.
– Стас?
– Ну, разумеется.
– Будешь говорить с Витей?
– И не подумаю, - Олег откладывает в сторону телефон.
– Пусть сами решают, как им лучше. Я лезть не буду.
– Но ты же пообещал Стасу...
–
– Олег, ну он же прав. Не дело это...
– Хочешь - поговори с сыном сама.
– Да пошлет он меня, - вздыхает Евгения.
– И не постесняется.
– Вот и я о чем. Пусть сами решают.
– Но вот мы же так не делали... Чего ждут - непонятно. Любят же друг друга, видно...
– Сейчас иное поколение, - пожимает плечами Баженов-старший.
– У них как-то все по-другому.
_____________________
Любой мужчина подтвердит - мало что может сравниться по приятности с тем, чтобы проснуться от... минета. Особенно, если ты точно знаешь, где находишься, и кто именно рядом с тобой.
К тому моменту, когда Вик проснулся окончательно, некоторые части его тела уже жили совершенно самостоятельной жизнью и получали удовольствие. И... до чего же это приятно!
Ее прикосновения теперь совсем не робкие. Уверенная, жаркая ласка влюбленной женщины. И все это стремится к совершенно закономерному результату.
– Надя... Надя... пожалуйста...
Ему до сих пор бывает неловко, когда не получается сдержаться. И в этот раз Вику все же удается убедить Надю оторваться от своего увлекательного занятия.
Она скользит вверх по нему, глаза в глаза. Выражение в них одинаковое - одни голубые, другие синие, но одинаково затуманенные, полные желания и томления. Она медленно опускается на него. И синхронный вздох удовольствия вырывается у обоих.
– Дааа...
Ее движения постепенно убыстряются, становятся резче. Его руки скользят беспорядочно по ее бедрам, животу, груди. Глаза прикрыты, губ, наоборот, приоткрыты. Каким чудом он умудряется вспомнить - непонятно.
– Надя, Надюша, подожди...
Она продолжает двигаться. Его пальцы сжимаются на ее бедрах.
– Постой, пожалуйста... Мы же... Надя!
– пытается на ощупать найти на тумбочке упаковку с презервативами, вместо этого с грохотом роняет мобильник, еще что-то.
Она наклоняется к нему. И, сводящим его с ума шепотом на ухо:
– Сегодня можно... День безопасный. Вить, я хочу тебя так... без всего... Так же приятнее...
– О, дааа...
– его пальцы сильнее сжимаются на ее упругой коже.
– А точно, можно?
– Точно...
– Ну, держись!
В одно мгновение диспозиция меняется, она под ним, но такое положение дел ни у кого возражения не вызывает. Они
_________________
Он всегда просыпался раньше ее. И поэтому, обнаружив себя воскресным утром в постели в одиночестве, Вик удивился. Где Надя? Он потягивается. На кухне что-то звякает. А вот это неожиданно...
Надя действительно на кухне. У плиты. На его появление она резко поворачивается, яйцо падает из ее рук.
– Ой!
– Что так, страшно?
– он улыбается.
Она смотрит на него растерянно и молчит. На ее босых ногах желтеет пятно разбившегося яйца.
– Не двигайся. Сейчас уберу.
Вик отрывает бумажное полотенце, промокает, аккуратно вытирает пальчики с темно-розовым лаком. Встает, заглядывает в кастрюлю, стоящую у плиты.
– Что это?
Надя по-прежнему молчит.
Половником зачерпнул тесто.
– Что собираешь делать, Надюш? Для блинов вроде густовато. Для оладий, наоборот - муки надо добавить.
Она вдруг всхлипывает.
– Ты знаешь... да... и как оладьи печь, и как блины...
– Тебе прекрасно известно, что я это умею...
– он так привык к сладости и безмятежности их почти годичной совместной жизни, что сейчас не сразу понимает: с Надей не все в порядке. Встревожено: - Надь, в чем дело?
– Ты умеешь. А я - нет...
– она смотрит куда-то мимо его плеча, какая-то странно беззащитная в домашних шортиках и футболке.
– Я и готовить не умею... И убираться терпеть не могу... Ничего не умею толком, - судорожный вздох.
– Даже предохраняться...
Ему требуется довольно много времени, чтобы сложить эти ее слова между собой. И прийти к совершено ошеломительному выводу.
– Так...
– в голову звонкая пустота.
– Так... иди-ка сюда...
На ощупь находит за спиной стул, садится, притягивает Надю к себе на колени. Она сидит очень ровно, и вся такая... как натянутая струна. И упорно не смотрит на него.
– Давно... знаешь?
– Две недели.
– А...
– в голове по-прежнему мыслей ноль, - а... срок... какой?
– Восемь недель, - тон ее ровный, вот только взгляд по-прежнему прячет.
– Это чуть меньше, чем два месяца.
– Я умею считать!
Она вздрогнула. Но вдруг посмотрела ему в глаза. Давно он в них не видел такого выражения. Гордость и раскаяние. Только у нее может быть так.
– Прости меня, Вик. Это я виновата, я одна.
– Ты так говоришь, будто я при этом не присутствовал. Насколько я понимаю, мы к этому одинаково... причастны.
– Да, но... Я, правда, думала, что день тогда был... безопасный. Не должно было быть... Но, почему-то...