Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Корвин-Пиотровский Владимир Львович

1947

* * *

Лазурь воскресная чиста, Всё так легко и невесомо, — Свет бьет из каждого куста, Из каждой скважины и дома. Мечтатель в шляпе голубой Влюбленных провожает взглядом, Веселые шары гурьбой Взлетают над притихшим садом. В упругом воздухе паря, Они всплывают поплавками, Вальсируют под облаками, Иль, новый танец сотворя, Ввысь устремляются прыжками (В бессмертье, проще говоря), — И, лопнув, падают клочками Наморщенного пузыря. А мы под зонтиком цветным За кружкой пива полудремлем, Табачный отгоняем дым, — Мы краем слуха сонно

внемлем Невнятным шумам площадным.

1949

ЗЕРКАЛЬНЫЙ МИР

Я заблудился ненароком В зеркальном мире, как в лесу, — В граненом хрустале высоком, В таинственном шкафу глубоком Слежу, почти ослепшим, оком Зари цветную полосу. Куда б я ни повел очками, Везде мой бедный кабинет Прямолинейными пучками Иль огненными языками Весенний отражает свет. И в этой солнечной купели Найдя певучую струю, Я сам сверкаю и пою, — Не ангел ли я в самом деле В глухом запущенном раю? Что, если броситься со страха В широкое мое окно? Что, если ангелу дано Паденье только для размаха, Для разворота грозных крыл? Что, если падать он забыл?

1944

ОПРОКИНУЛ ЧЕРНИЛЬНИЦУ

Писец, бумаги разбирая, Задел чернильницу, и вот — Река без берега и края Вдоль по столу его течет. На папиросную коробку, На пепельницу из стекла, На завалявшуюся пробку, На исходящие дела, На всё, что жизнь его заело, Что душу выжгло и сожгло, На всё, что быть еще могло, Что попросту быть не успело — Огромный парус раздувая, Как грозный призрак корабля, В ночь обрывается земля, Ночь наступает гробовая. И в этой совершенной мгле, В аду кромешном и чернильном, Он видит — солнце на столе Качается в дыму кадильном. И сам он, легкий как стрела, Одетый по последней моде, Плывет в большие зеркала, Где зреют розы без числа, В органный гром, в колокола, — В такую высь, к такой свободе —

1945

НОЧНЫЕ БАБОЧКИ

На площади клубится пар, Скрипит фонарь в ключе скрипичном, Без смысла в тупике кирпичном Качается стеклянный шар. В нем бабочка заключена, — Невольной жалости достойна, Она, от боли иль спьяна, Срываясь, бьется беспокойно, Насквозь огнем прокалена. Летучей плоти отраженье Трепещет и шуршит слегка, — Я узнаю издалека Ее падучее круженье. Я молча подползаю к ней, Слежу полет ее бесплодный, — И хлещет дождь за мной холодный, Бурлит меж уличных камней. Я слышу лепет несуразный, Дышу на мутное стекло И жду — пускай прохожий праздный Вонзит свой ноготь безобразный В обвисшее мое крыло.

1944

* * *

В ночном молчанье, в некий час, Когда душа почти не дышит, Но жадно слушает и слышит, Как время падает на нас, — Когда, сознанье размывая, Проносится сквозь тело тьма, И рядом ходит смерть сама, Нас длинной тенью задевая, — Что в этой скудости земной Тогда нас держит и волнует? Что в этой вечности дурной Нас к вечности иной ревнует? Уже полсердца сожжено, Вздохну — и сердце оборвется, — И вот оно всё бьется, бьется, Как будто жить осуждено. И длится дрожь существованья, Пустая память о былом, Волна, разбитая веслом, Ночь без лица и без названья…

1943

* * *

Дождь

сечет. Фонтан кирпичный Мутно газом освещен. Тьма и шорох. Мир обычный Чем-то тронут и смущен. То ли выплески канала Заглушает шум дождя, То ль душа моя, бродя, Поскользнулась и упала? И прильнув к земле холодной, Сквозь асфальтовый покров Различает многоводный Плавный ток иных миров — Только отдых и молчанье, Шелест ветра на столбах, — Только времени журчанье В водосточных желобах. Отсырела папироса, Липнут волосы к виску, — Городскую площадь косо, Не спеша, пересеку. Обойду квартал туманный, Скрытый жар превозмогу, Дома, гость непостоянный, Скучной лампы не зажгу.

1931

* * *

Непрочное апрельское тепло Срывается на стужу поминутно, Встает волна медлительно и мутно И падает на камень тяжело. Неверный день, неверное свиданье — Приглохший город кажется пустым. Лазурь уходит в облака и дым, Моя душа уходит в ожиданье. О, если бы ты снова не пришла! Стоять бы так, томить воображенье — Есть в мире зло, ты — излученье зла, Есть в мире смерть, ты — смерти отраженье.

1939

* * *

Еще не глядя, точно знаю, Чем тронуты твои черты, — Как будто сердцем вспоминаю Тот мир, которым дышишь ты. Как будто не было меж нами Ни столкновений, ни преград, Как будто вещи говорят Со мной пророческими снами. Да, я люблю, и ты за мной Готова следовать послушно, Но нетревожно, равнодушно, Но отдаленно, стороной. И часто в слабости любовной Клонясь на грудь твою, в тиши Я слышу сердца бег неровный И дрожь холодную души. И сквозь опущенные веки Я вижу в темном забытьи Невоплощенный образ некий, — Черты грядущие твои.

1939

* * *

Л. Росс

Уже ноябрь туманит фонари, Все улицы просторнее и тише, Прохожие спешат, лишь два иль три Уткнулись хмуро в мокрые афиши. Еще в саду на сломанном столбе Качаются забытые качели, — Мой милый друг, не кажется ль тебе, Что мы прошли и молча постарели. Всё я да ты, понятливый мой пес, Под сумерки недлинная прогулка, Холодный чай да пачка папирос, Да для тебя прикупленная булка. Так и летим. В пустынные миры, Сквозь мрак и дождь к созвездью Геркулеса, Не отрываясь от земной коры, Не замечая собственного веса. В ошейнике иль в старом пиджаке (Не всё ль равно?) мы вышли на дорогу, Всё ты да я — и оба налегке, Не торопясь, почти шагаем в ногу. Ноябрь, ноябрь. И зонт не перекрыт, — Но воздух так деревьями колышет! Весь город легким воздухом омыт, И каждый лист не шелестит, но дышит.

1948

* * *

Поздно, поздно. В бороде Невеселого соседа Дым запутался с обеда. Ночь в бокале. Ночь везде. Загремела штора где-то, Стукнул пьяный по столу, Музыкант жует в углу Запоздалую котлету. Хорошо уйти отсюда В сумрак влажных площадей, Чуть подальше от людей, От неубранной посуды. Расстегнув крылатки ворот, Втиснув Пушкина в карман, Пробираться сквозь туман, Сторожить любовно город. Скоро сонный мир проснется, Захлопочут чердаки, — Недоверчивой строки Рифма легкая коснется.