Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Корвин-Пиотровский Владимир Львович

1938

* * *

Е. Гризелли

Вздыхает эхо под мостом, В траве дремотное журчанье, — Всё те же звуки, всё о том, Что погружается в молчанье. Но землю слушать мне дано И числить время по-иному, — Так погребенное зерно Опять лучам возвращено, Чтоб дозревать не по-земному. Пленительная вспышка дня, Последний блеск исчезновенья! Как вечность длится для меня Дар мимолетного мгновенья. И ты, любовь моя, со мной, — Сквозь наслажденья и страданья Ты входишь в сердце новизной Уже

предсмертного свиданья.

1949

* * *

Огни пустынного залива Прошли и скрылись в стороне. Без ветра в бледной вышине Бежали облака пугливо. Как быстро скудная земля В сиянье влажном потонула! Дыханьем весла шевеля, К нам бездна ластилась и льнула. Ломая встречную волну, Волна широкая дымилась, Беззвучно по морскому дну Звезда разбитая катилась. И было весело качать Ее текучее миганье И сонной бури содроганье Холодным сердцем отмечать.

1936

* * *

Темнеет небо понемногу, Светлеет первая звезда, Тень затуманила дорогу, День закатился навсегда. Но ночь еще не наступила, Природа кажет два лица, — Что надвигается, что было, — Еще не слито до конца. На всем тревога раздвоенья, Рассеянно томится дух, — Земля взамен дневного зренья Ночной приоткрывает слух. И близкой ночи шорох важный, И дальний шум дневных тревог, — Всё разрешается в протяжный, Огромный и глубокий вздох.

1943

* * *

Заря уже над кровлями взошла. Пора. Пестрит узорами страница, И синева усталости ложится На влажный блеск оконного стекла. Но жаль уснуть. Смущенная душа Так непривычно вдруг помолодела, Так просто рифма легкая задела Медлительный клинок карандаша. Я не творю. С улыбкой, в полусне, Набрасываю на бумагу строки, И свежий ветер трогает мне щеки Сквозь занавес, раздутый на окне. Как я люблю непрочный этот час Полусознания, полудремоты, — Как пуст мой дом. Как дружелюбно кто-то Касается моих усталых глаз. О, это ты, последняя отрада, — В квадратном небе зреет синева, Чуть-чуть шуршит незримая листва, И никого, и никого не надо.

1931

* * *

Н.

Сколько грохота и грома, Сколько оглушенных птиц! Содрогаясь, стены дома Ловят отблески зарниц. Мчит разруху дождевую Мутный выворот воды, С шумом в темень огневую Рвутся мокрые сады. Ты, что песней огласила Свой земной короткий путь, Ты, что песен лишь просила, Слышишь ли ты что-нибудь? Иль гроза не досягает За могильные врата? Только влага набегает На размытые уста.

1937

* * *

Дождь, дождь и дождь. И ночь. В окно Летит клоками пена с мола, Всё скрытое — обнажено, И неустойчиво, и голо. Всё в мире ищет пустоты, Стремится в мрак первоначальный, На берег плоский и печальный В такую ночь выходишь ты. Глядишь сквозь струи дождевые На черный горизонт, туда, Где, словно тени огневые, Проходят дальние суда. Высокомерный

от страданья, Под бурным ветром ледяным Ты ждешь прощанья иль свиданья С забытым призраком ночным. Ты счастья просишь иль измены, Равно не веря ничему, И ловишь клочья белой пены, Летящей в северную тьму.

1939

ТРУБАЧИ

На летнем взморье трубачи Зарю морскую провожали, Ее прощальные лучи На меди заревом дрожали. В веселый ритм вовлечена, Толпа купальщиков гудела, И женщина влюбленно пела В широком вырезе окна. Но, не вступая в общий хор, Отражена горой соседней, Одна труба (иль эхо гор) Звучала жалобой последней. Нас тихо к берегу несло, За нами тень влеклась несмело, — Порой небрежное весло В сухой уключине скрипело. Крыло под ветром накреня, Над нами чайка пролетала, Как белый парус трепетала На пляже чья-то простыня. День уходил. Теплом и светом Вступали сумерки в него, И было ясно, — в мире этом Мы не любили ничего. Иль, может быть, в пустом просторе Лишь сонных весел мерный стук, Быть может, только эхо в море, Горами отраженный звук.

1931

ПЕНА

Гляди на клочья легкой пены, Но их напрасно не лови, — Мы умираем от измены, Мы умираем от любви. Оставь душе ее свободу, Но пламень сердца укроти, — Случайный ветер тронет воду — За легкой пеной не лети. Пусть блеском солнечным упьется Иль схлынет на морское дно, Пускай о камень разобьется, Слезой свернется — всё равно. Она была и перестала, И быть иною не могла, — Чужим движеньем трепетала, В чужом паденьи умерла.

1934

* * *

Чиновник на казенном стуле, Усердствуя, протер дыру, — Его начальственно ругнули, И он постиг: не ко двору. Стул очень быстро починили. Чиновник умер. В феврале Его семейно хоронили, Прилично предали земле. И кто-то отпечатал «В Бозе» На ленте кремовой венка, И снег на одинокой розе Сверкал, похрустывал слегка. И вдруг душа моя припала К дешевым лентам и цветам, — О, Боже мой! Как страшно мало Ты нам оставил здесь и там.

1944

РОЗЫ НА СНЕГУ

Дымятся розы на снегу, Их вьюга заметает пылью, — Проворный попик на бегу Трет белый нос епитрахилью. Трескучий холод кости ест, — Все разошлись мороза ради, — И только — розы, снег и крест, Приваленный к чужой ограде. И двое пьяниц, — землю бьют, Тяжелым заступом ломают, Продрогнув, крепко водку пьют И что-то грешное поют, Отроковицу поминают. И во хмелю своем, гордясь Ее невинной красотою, Уж не робея, не стыдясь, От ветра лишь отворотясь, Нечистой тешатся мечтою — Железная земля тяжка, — Гроб гулко ахает и стонет, Под грудой мерзлого песка Никто не смеет и не тронет. Она лежит, снегов бледней, На смертном иль на брачном ложе, И небо низкое над ней На вечность мутную похоже. Дымится куст, дымится твердь, Земля во власти мглы летучей, Безлюдье в темноте скрипучей, — Лишь ночь и ночь. Лишь смерть и смерть.