Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Корвин-Пиотровский Владимир Львович

ИЗ СТИХОВ, НЕ ВОШЕДШИХ В КНИГИ

* * *

Твои миндалевые очи Вонзились в мой простертый взгляд, — Куда идти, в какие ночи, В какой пылающий закат? Твои ль карающие руки Меня на гибель обрекут, И я ли, раб твоих минут, Развею смертью тень докуки? Гони вперед, вперед, за грани Осевших грузно облаков, — Пойду туда и грудь израню О копья бешеных клыков. И нет тебя. Ты снова стала Царицей выжженных степей, Обрывки

ржавые цепей Твои скрепляют опахала. Под медным небом, на скрещеньи Семи пустынь, твой древний трон, И в черной бездне довременья Восстал железный твой закон. И во вселенной нет закона Превыше сомкнутых бровей, И рати царских сыновей К твоим ногам несут знамена; Падут у замкнутого круга Никем не перейденных дум, И знаю, к северу от юга Пройдет над трупами самум. Так брось же в ночь меня, к истокам Моей пылающей тоски, Где дыбом красные пески Уже вздымаются до срока.

* * *

Ты ль коса моя, кудрявая коса, Ты ль гармоника, стальные голоса!.. Выйду вечером я к реченьке-реке, След запутаю на мокром на песке. Друг желанный мой начнет меня искать, Под ракитами подружку поджидать, — Может, смилуюсь, забуду к ночи зло: «Эх, целуй меня, куда уже ни шло!»

ПОХВАЛЬБА

Наши девушки-лебедки Вашим девкам не чета, — Не катаются на лодке, Не ломают кочета. Не кидаются со страху В огороды на пустырь И не бегают к монаху В подгородний монастырь. В нашем смирном околодке Нет того, чтоб вечерком Подгулявшая молодка Залегла с озорником, Оттого-то сыплют смело Новобрачным нашим хмель, А по свадьбе — месяц целый Честью красится постель!

КУМАНЕК

За стеной храпит свекровь; В окна ветер бьет с размаха, На лежанке, словно кровь, Кумачовая рубаха. Кто-то крадется во тьме, Так и ходят половицы, — Не пришел бы кум к куме За забытой рукавицей… За околицей пуржит; Меж столбов оледенелых, На веревке, вихрь кружит Костенеющее тело. Кум то двинется бочком, То, пускаясь в пляс без толку, Дразнит синим языком Освещенную светелку. А в дому, всю ночь без сна, Ошалелая от страха, Смотрит мужняя жена На недвижную рубаху.

МЕТЕЛЬ

Посв. Л.Д.

За околицей нечесаная вьюга Выше дерева дороги замела; Ждет любовника постылая подруга, Косы русые в три ряда заплела. Погоди ужо. Дай выбраться из ночи… Вихри белые, что плети, снегом жгут; Лечь бы замертво, да ведьмовские очи Сердце гневное на привязи ведут. Звезды к полночи проглянут из метели, Ветры выметут белесую пургу, — Есть с кем тешиться, томиться на постели, Есть что высказать на радостях врагу. Да не ласкою попотчевать с дороги — В грудь покорную под сердце кулаком, Чтоб без голоса свалилась на пороге, Чтоб не двигалась под мерзлым каблуком. У, проклятая! Как к Пасхе нарядилась, Ленту алую в который раз вплела… Только б к полночи погода прояснилась, Только

б к полночи добраться до села.

СЕНОВАЛ

Ночью прошлой спал — не спал я На душистом сеновале, — Не во сне ли целовал я, Не во сне ль меня ласкали? Я не знаю, мне казалось, Что плечо во тьме белело, Что томилось, отбивалось И горело чье-то тело. Мне привиделось — приснилось На душистом свежем сене — Чье-то сердце рядом билось И упрямились колени. Мне привиделось, что рядом Кто-то плакал и смеялся, И изорванным нарядом, И руками закрывался. А потом, изнемогая, На груди моей могучей, Трепетала грудь другая Всё доверчивей и жгучей. И сегодня, как с похмелья, Я качаюсь, будто пьяный; Вспоминаю запах зелья, Блеск очей да рот румяный.

ПОХМЕЛЬЕ

Повернулся и сел в постели; На часах — непривычно рано; В коридоре шаг скрипели: — «Скоро ль выспится там обезьяна?» Встал. Накинул пальто небрежно, Дотащился к окну спросонок… Был сентябрь голубой и нежный, Как пятилетний ребенок. Чуть погладил виски и щеки И шепнул, на морщины глядя: — «Всё-то пьешь, пропиваешь сроки, — Право, бросил бы лучше, дядя?» Хорошо головой с похмелья Прислониться к холодной раме… Пахнул двор золотистой прелью, И хотелось, как в детстве, к маме. Легкость, легкость и кротость божья! Так нетрудно любить и верить, И гореть покаянной ложью, И прощенных обид не мерить.

СТИХИ

I

Я себя не жалею давно, И тебя пожалеть неохота — Вон горит золотое руно На картонном щите дон Кихота. Златорунная шерсть холодна, Ненадежны картонные латы, — Хорошо на скале чугуна Вырезать исступленные даты. Проводить по глубокой резьбе Тепловатой рукой без обиды, Вспоминая о мифах Колхиды, О щите, о руне, о тебе —

II

Давно моей бессоннице знаком Печальный стыд ненужного рассвета — В подвале сторож прогремел замком, В воображеньи — выстрел пистолета. — Быть иль не быть? — Мучительный вопрос Я про себя решу, быть может, вскоре; Уж оснастил неведомый матрос Ладью мою в беззвездном Эльсиноре. Уже бежит пустынная волна В иную ночь предвестницей решенья, И древняя Ирония — луна — Встает обломком кораблекрушенья.

ИЗМЕНА

Вот комната моя. Она низка, В ней громкий звук до шепота придавлен; От стертых ковриков до потолка Здесь каждый дюйм растоптан и отравлен. Тебя томят жестокой наготой До желтизны прокуренные стены? О, этот воздух, ветхий и густой, Почти готов слепиться в плоть Измены. Уже всплывают пыльные зрачки, Мохнатой бабочкой висят на шторах, И маятника легкие щелчки — Как бег убийцы в дальних коридорах. Зачем в графине вспыхнул и потух Багровый свет? Откуда эти блики? Измена рядом, — напряженный слух За тишиной угадывает крики. Она вбежит, любовь моя, крича, — И упаду, весь пол зальется кровью — Из глаз твоих две змейки, два луча, Сбегут ко мне, от шторы к изголовью.