Пожалуйста, только живи!
Шрифт:
– Можешь не напрягаться, – глухо сказал он. – Я давно знаю, что ты замужем и у тебя есть ребенок.
2
Марат хорошо помнил тот случай, когда пропал посланный им патруль. Трое ребят – Поль, Морис и Джон – попали в руки террористов. Тела Поля и Мориса они обнаружили достаточно быстро, а вот Джон – исчез, как в воду канул. И означало это только одно – парня взяли с собой, чтобы вытрясти из него какую-то информацию. Его будут допрашивать, пытать – они это умеют. Время идет на часы, если не на минуты.
Он тогда усилием воли запретил себе думать о том, что испытывал один из его ребят в данные минуты. Это отвлекало. Сочувствие не могло помочь
Они тогда все-таки опоздали, и в том заброшенном доме, в разгромленном афганском кишлаке, нашли лишь обезображенное тело Джона. Джон Бойл, белокурый улыбчивый парень, в прошлом капитан школьной футбольной команды, мечтавший подзаработать денег и открыть собственную закусочную, превратился теперь в неопрятный кусок мяса, покрытый порезами, ожогами, черно-сиреневыми кровоподтеками. И в этом была вина его, Марата. Слишком долго думал, оттягивал принятие решения, не среагировал так быстро, как должен был.
Может быть, именно из-за этого тянущего чувства вины он долго потом не мог отделаться от мыслей, что пришлось вытерпеть Джону перед смертью. Казалось бы, за столько лет должен был уже ко всему привыкнуть, не мучиться излишней впечатлительностью. Однако же мысль о пережитом ужасе, о кошмарной, выворачивающей нутро физической боли не отпускала его. И в голове постоянно крутилось: «А я смог бы выдержать? Не раскололся бы? Не сдал бы своих товарищей?»
Теперь Марат точно знал – не смог бы. Он оказался жалким слабаком, не вытерпел вспарывающей его душу боли и сказал Рите: «Я знаю». Думал, что сможет, и не смог.
Он узнал о ее замужестве почти год назад. Узнал из Интернета, так же, как когда-то вычислил в сети ее телефонный номер. В общем-то, он что-то подобное и подозревал, когда обнаружил, что в последние годы все упоминания о Рите из сети исчезли. Оставались только ссылки на ее старые статьи, а ничего нового не появлялось, словно Маргарита Хромова в одночасье исчезла. Но он-то знал, что она жива и здорова, убедился в этом тогда, в Марселе. И из слов ее следовало, что ничего в ее жизни не изменилось – все тот же сумасшедший адреналин, умение ввязываться в истории, случайные заработки, игра на грани. Она хорошо умела лгать, если нужно, это Марат помнил еще по детству. Только вот он слишком давно ее знал, чтобы не заметить едва уловимого лихорадочного блеска в глазах. Блеска, который означал – Рита говорит неправду. И отсутствие данных о ней в Интернете это подтверждало.
А потом появилась та случайная фотография. Снимок в аэропорту – какой-то заносчивый седой хлыщ в пижонистом пальто, рядом с ним – Рита. Темные очки на пол-лица, спрятанные под капюшоном шубы волосы – но Марат-то не мог ее не узнать. А на руках у нее – и это почему-то ударило больнее всего – маленький ребенок, мальчишка с темными, не Ритиными глазами, показывающий ушлому фотографу язык.
В статье под фотографией говорилось о том, что корреспонденту новостного портала удалось сделать редкий кадр – заснять известного российского олигарха Кратова с семьей в аэропорту, во время возвращения из поездки по Европе. Кратов, писал журналист, очень трепетно относится к своей частной жизни и умело скрывает ее от средств массовой информации. Об изменении матримониального статуса дважды разведенного бизнесмена слухи ходили уже давно. И только теперь с уверенностью можно сказать, что олигарх действительно счастливо женат на прекрасной незнакомке и уже
Значит, вот оно что, вот почему о Рите никогда больше не упоминалось. Высокопоставленный супруг отдал соответствующие распоряжения. Интересно, что теперь сделают с незадачливым папарацци, умудрившимся все же заснять счастливую семью?
Ему стало тогда вдруг так больно, что несколько мгновений он не мог дышать. Внезапно вспыхнувшая ревность скрутила его, заставляя биться в удушливой агонии, выкручивая внутренности и суставы. Он не хотел, действительно не хотел тогда, чтобы она исковеркала свою судьбу, дожидаясь его, он понимал, что никогда не сможет отказаться от своего образа жизни. Его могли убить в любой момент, он сам выбрал такой путь – разве справедливо было бы заставлять ее жертвовать собой? Именно так он рассуждал тогда, когда заставил ее поклясться, что она откажется от любых надежд быть когда-нибудь с ним вместе и устроит свою жизнь без него. Почему же теперь так больно? Как будто она, его девочка, то единственное, что осталось в его сердце живого, – предала его.
Почему она, чужая жена, вообще согласилась приехать, подставить себя под удар? Ведь ее высокопоставленный муж наверняка не стал бы мириться с этой ее связью, узнай он об этом? Неужели, что бы ни происходило в ее жизни, он, Марат, все равно останется превыше всего? «Это уже попахивает излишней самоуверенностью, нет? – сказал он себе тогда. – Наверное, это всего лишь ее обычная тяга к риску, адреналиновая зависимость». После стольких лет, после того, как он буквально вынудил ее связать свою жизнь с другим, она просто не может до сих пор любить его.
Как бы там ни было, Марат понимал, что их короткие встречи – раз в несколько лет – могут разбить вдребезги всю налаженную благополучную жизнь его любимой женщины. Он поклялся тогда себе, что больше не станет ей звонить, искать встреч. Хотя бы такую малость он может для нее сделать? Отпустить, позволить жить свободно…
И, как оказалось, даже здесь он оказался слабаком. Не смог противиться искушению позвонить ей, когда выяснилось, что после парада в Париже всем им будет предоставлено по неделе отпуска. Он дал самому себе твердое обещание, что это будет в последний раз. Что он не станет ни о чем спрашивать ее, выворачивать наизнанку эту причинявшую им обоим боль правду. Он просто встретится с ней в последний раз, еще раз услышит ее низкий хрипловатый голос, заглянет в изумрудные и такие родные глаза. И попрощается. Найдет в своей гребаной жалкой душонке силы оставить ее в покое, просто отойти в сторону, не опускаясь до выяснения отношений. Она поступила правильно, он сам так хотел, значит, так тому и быть.
И даже этого он не смог. Услышал в трубке высокий, захлебывающийся восторгом мальчишеский голос и тут же понял, что не сможет притворяться, что ничего не знает, не выдержит этой муки. Лучше бы его пытали, как Джона, вырезали на коже тупым ножом издевательские ругательства, прижигали раскаленным металлом. С этим он, может быть, еще бы справился, а выдержать настороженный взгляд любимой до судорог женщины не смог. Сдался. Тряпка!
Рита глухо застонала сквозь зубы, протянула руку и включила лампу на тумбочке у кровати. Комнату затопил слабый, какой-то желтовато-мертвенный свет. Рита повернулась к нему, и Марат принялся, как обычно при встрече, жадно вглядываться в ее лицо, стремясь «сфотографировать» его, запечатлеть в памяти на долгое время. Он знал, что, как ни старайся, со временем ее облик все равно поблекнет, и ему трудно станет представить себе ее черты. В памяти будут всплывать лишь короткие яркие сполохи – округлое смуглое плечо, выглядывающее из ворота съехавшего халата, блестящие пряди темных волос, мягко струящиеся по спине, крохотный блик света, дрожащий в мягкой ложбинке над верхней губой.