Пожалуйста, только живи!
Шрифт:
Сейчас, без макияжа, с еще влажными после душа волосами, Рита выглядела моложе, чем в их прошлую встречу в Марселе. Но… и старше тоже. Чистое лицо ее было по-детски трогательно беззащитным. И у Марата сдавило в груди. «Девочка моя, родная, как бы я хотел спрятать тебя, защитить от всего мира, чтобы тебе приходилось только смеяться, всегда оставаться такой молодой и красивой».
Склонив голову к плечу, Рита, кажется, тоже изучала его. Взгляд ее мягко скользил по его лбу, скулам, линии подбородка, губам, и Марат ощущал его всей кожей, словно нежное легкое касание кончиков пальцев.
– У
Она протянула руку, хотела коснуться пальцами его виска, но Марат перехватил ее запястье, на мгновение ощутив сумасшедшее биение пульса под пальцами. Если она сейчас дотронется до него, он совсем перестанет соображать. А этот разговор, раз уж они его завели, нужно было довести до конца.
Рита, кажется, поняла его, опустила руку, рассеянно поводила пальцами по смятому покрывалу. Потом спросила:
– Давно ты в курсе? В Марселе ты еще ничего не знал, ведь так?
Марат кивнул и отвел глаза.
– Конечно. Я бы заметила, если б ты знал, – уверенно сказала Рита.
Его всегда поражало, как она могла быть настолько убеждена, что может читать его мысли и чувства. Ведь они не виделись годами, он давно уже стал другим человеком, не тем мальчишкой, который когда-то так отчаянно смертельно в нее влюбился. В этом не было никакого смысла, никакой логики. Но так или иначе, Рита всегда оказывалась права.
– Ты узнал уже после Марселя. Наверно, какой-нибудь сволочной журналюга все-таки успел где-то нас сфоткать, а ты случайно увидел заметку в Интернете. Так? – Не дожидаясь его ответа и так уверенная в том, что она разгадала все правильно, Рита продолжила: – И все-таки ты мне позвонил. Несмотря ни на что. Странно, это идет вразрез с твоими железобетонными принципами. Ты… Ты приехал… Господи, Марат, ты приехал, чтобы со мной попрощаться? В последний раз?
Лицо ее исказилось от испуга. Щеки побледнели до синевы, глаза как будто потемнели от расширившихся зрачков. Марат выдержал ее взгляд – с трудом, до боли стиснув зубы, но выдержал.
– Так будет правильно, – с силой выговорил он наконец. – У тебя своя жизнь. Я не хочу, чтобы из-за меня ты рисковала всем. Не хочу осложнять тебе…
– Осложнять жизнь? – перебила Рита.
Она вдруг уткнулась головой в согнутые колени и тихо, безостановочно засмеялась. Затем прикусила костяшки пальцев, несколько раз с силой кашлянула, пытаясь успокоиться. Запавшие глубокие глаза блестели от выступивших слез.
– Осложнять жизнь… – повторила она. – Какое благородство! Марат, да ты просто взял и сломал ее, мою жизнь, однажды – тем летом, когда решил пойти в армию.
– Я поступил правильно, мне это было нужно, – возразил он.
– А ты всегда поступаешь правильно, – откинув голову, заявила Рита. – Всегда поступаешь так, как нужно. Тебя не в чем упрекнуть. Ты говоришь мне «я ухожу, потому что так нужно», «я никогда не вернусь к тебе, потому что так нужно», «устраивай свою жизнь, потому что так нужно», «я не стану больше с тобой встречаться, потому что так нужно». Признайся, Марат, ты потому и бегаешь от меня всю жизнь, что я поступаю не так, как нужно, а так, как хочу. А тебе безумно страшно допустить хотя бы мысль, что такое возможно?
– Я не бегаю от тебя… – сказал
– Да пошел ты! – выкрикнула вдруг Рита. – Я пятнадцать лет бегаю за тобой по первому свистку, как собачонка. Захотел – позвал, не захотел – выгнал. Надоело!
Она спрыгнула с кровати, босиком пробежала к шкафу, выволокла на ковер чемодан и принялась лихорадочно забрасывать в него вещи. Марат, тяжело ссутулив плечи, смотрел, как она быстро движется по номеру, как сдирает халат, не смущаясь своей наготы, натягивает на обнаженное тело платье. Поймать ее, остановить, прижать к себе до боли. И не отпускать больше никогда.
Руки с силой сжались в кулаки. Он не должен ее останавливать. Он сам сказал, что это их последняя встреча. Всем будет легче, если она уедет сейчас. Нет, не всем. Ей будет легче! А он… Если бог, в которого он не верит, сжалится над ним, он довольно быстро словит пулю…
– Маруся, – хрипло позвал он.
– Что еще? – резко обернулась она.
– Маруся, как зовут твоего сына? – почему-то спросил он.
И у Риты в ту же минуту опустились плечи. Словно из ее тела разом выпустили воздух, она как-то пригнулась, поникла и прошелестела тихо, не поднимая глаз:
– Марат. Его зовут Марат. Разве может быть как-то иначе?
И тогда он снова не выдержал, рванулся к ней, стиснул, подхватил на руки, умирая от боли и нежности, чувствуя, как сердце плавится внутри грудной клетки и разливается по ребрам густой ртутью.
Через неделю он прощался с Ритой на вокзале в Париже. Поезд до Обани отходил через пятнадцать минут. В части он должен был отметиться не позднее восьми часов вечера. Это был первый раз, когда он позволил Рите проводить его до поезда. Именно потому, что, несмотря на то что тот разговор они так и не продолжили, все еще считал, что правильным будет никогда больше не искать с ней встреч.
В такси они все время хохотали. Рита, в темно-синем, ловко охватывающем фигуру летнем платье, со сколотыми на затылке волосами, откидывала голову и сверкала зубами. Он жадно смотрел на ее напряженную белую шею, выступающие ключицы, темную впадинку между ними. На ее маленькие гладкие руки, хрупкие запястья, тонкие пальцы. И тоже не мог сдержать разрывающий грудь нервный, почти истерический смех.
Рита, перегнувшись к нему через сиденье, нахлобучила ему на голову какую-то идиотскую шапку, красную, с золотой отделкой. Это вызвало новый приступ смеха.
– Где ты это взяла? – задыхаясь, выговорил он.
– Свистнула у лифтера, – смеясь, ответила она. – Я же шпана, забыл?
Он стащил шапочку со своей головы и водрузил ее на Ритины волосы. Потом сгреб ее в охапку, хохочущую, дрожащую. Притиснул к себе локти, колени, все спрятанное под темным платьем родное и всегда желанное стройное тело. «Маруся моя… Отчего твой смех так похож на всхлипы?»