Пожар на Хайгейт-райз

Перри Энн

Питт дал ей высказаться, потому что ему было любопытно, как легко и полностью обе они приняли мысль, что Шоу преступник. А теперь ему предстояло довести до их сведения, что это только одна из возможностей.

– Пока что нет никакой необходимости так расстраиваться, мисс Уорлингэм. Смерть вашего брата вполне могла произойти в результате апоплексии, именно так, как заявил доктор Шоу, и мы пока еще вовсе не уверены, что он в чем-то виновен. Кроме того, это может не иметь никакого отношения к деньгам. Вполне может оказаться, что все дело в каком-то случае из его врачебной практики, который, как он понял, был связан с преступлением

или же с некоей болезнью, которую страдавший ею хотел скрыть, и поэтому пошел на убийство.

Анжелина резко подняла голову и посмотрела на него.

– Вы хотите сказать, это было чье-то безумие? Сумасшествие? Кто-то сошел с ума и Стивен знает об этом? Тогда почему он ничего про это не говорит? Таких надо запирать в Бедламе [17] , вместе с прочими безумцами. Им нельзя позволять свободно расхаживать по городу, где они могут устраивать пожары и живьем жечь людей!

Питт открыл рот, желая объяснить ей, что этот человек, возможно, только полагал, что Шоу известна его тайна. Но потом, убедившись, что Анжелина полностью поддалась приступу истерии, а Селеста тем временем напряженно и пристально смотрит на него, решил, что это будет пустая трата времени.

17

Психиатрическая больница в Лондоне, основана в 1247 г. Первоначально была названа в честь Марии из Вифлеема. Впоследствии слово «Вифлеем» – в английском произношении «Бетлиэм» – преобразовалось в «Бедлам».

– Это только одна из возможностей, – ровным тоном сказал инспектор. – Могло также случиться, что чья-то смерть оказалась неестественной, а доктор Шоу знал об этом или подозревал такое. Может быть и много разных других мотивов, о которых мы пока что ничего не знаем.

– Вы меня пугаете, – слабым, дрожащим голосом произнесла Анжелина. – И я совсем запуталась. Так убил Стивен кого-то или нет?

– Никто этого не знает, – ответила ей Селеста. – Это дело полиции – разобраться и все выяснить.

Томас задал им еще несколько вопросов, не в лоб, не напрямую, касающихся Шоу и Теофилиуса, но не узнал ничего нового.

Когда они вышли на улицу, оказалось, что небо расчистилось, а ветер стал еще более холодным. Питт и Мёрдо в молчании шагали рядом, пока не добрались до дома, где Олифант снимал меблированную комнату, и наконец нашли доктора Шоу, который сидел в общей гостиной у камина и писал что-то, разложив бумаги на бюро с убирающейся крышкой. Он выглядел усталым, под глазами темнели синяки; лицо было настолько бледно, что скорее напоминало бумагу. Плечи были печально опущены, а его обычный энергический нервный подъем сменился напряжением и подрагиванием пальцев.

– Нет никакого смысла расспрашивать меня, кого я лечил и от какого заболевания, – коротко бросил он, как только увидел Питта. – Даже если бы мне было известно о какой-то болезни, которая могла бы вынудить кого-то меня убить, ничего такого, несомненно, не было, чтобы кто-то пожелал убить бедного Эймоса. Кроме того, я уверен, что он погиб только потому, что я находился в его доме. – Тут его голос сорвался, ему стало трудно говорить. – Сначала Клеменси, а теперь еще и Эймос… Да, полагаю, что вы правы: если бы я действительно знал, кто это сделал, то и сам предпринял бы в

этой связи какие-то меры. Не знаю, какие именно. Возможно, не сообщил бы вам, но что-то непременно сделал бы.

Питт сел в ближайшее к нему кресло, хотя его и не приглашали, а Мёрдо остался стоять возле двери, никем не замеченный.

– Подумайте хорошенько, доктор Шоу, – тихо и спокойно сказал инспектор, глядя на измотанного и утомленного врача, сидящего напротив, и ненавидя себя за то, что напоминает тому о его месте и роли в разыгравшейся трагедии. – Пожалуйста, подумайте и вспомните, о чем вы говорили, что обсуждали с Эймосом Линдси, пока находились в его доме. Весьма возможно, что вам был известен некий факт, который, если бы вы понимали его значение, дал возможность понять, кто совершил первый поджог.

Шоу поднял взгляд, и в его глазах – впервые за все то время, что прошло с их прихода, – вспыхнул огонек заинтересованности.

– И вы полагаете, что Эймос, возможно, понял это его значение? И убийца узнал об этом?

– Вполне возможно, – осторожно ответил Питт. – Вы ведь хорошо его знали, не правда ли? Может, он был человек такого сорта, который вполне мог отправиться к ним сам – возможно, в поисках подтверждения?

Глаза Шоу внезапно наполнились слезами, и он отвернулся. Голос его звучал глухо от переполнявших его чувств.

– Да, – ответил он так тихо, что Питт едва его расслышал. – Да, он был из таких. И, боже сохрани, я не имею ни малейшего понятия, с кем он виделся и куда ходил, пока я был там. Я был настолько поглощен собственным горем и злостью, что вообще ничего не видел вокруг. И вопросов никаких не задавал.

– Тогда подумайте еще раз, сейчас. – Томас поднялся на ноги, движимый более желанием не ковыряться и дальше в явно еще не зажившей ране, нежели неким безличным любопытством, которое диктовала ему его профессия. – И если что-то вспомните, все, что угодно, немедленно сообщите мне. И никому больше.

– Сообщу. – Шоу, кажется, снова ушел в себя, как будто Питт и Мёрдо уже его покинули.

Они вышли на улицу, на послеполуденное солнце, бледное и уже затронутое умирающим пламенем осени. Мёрдо посмотрел на Питта, чуть прищурившись от холода.

– Вы считаете, что именно так оно все и произошло, сэр? Что мистер Линдси понял, кто это сделал, и отправился за подтверждением?

– Одному богу это известно, – ответил Питт. – Что он такое видел, чего не видели мы?

Мёрдо помотал головой, и они, сунув руки поглубже в карманы, побрели обратно по дорожке по направлению к хайгейтскому полицейскому участку.

Глава 7

Шарлотта страшно расстроилась, узнав, что Линдси погиб в еще одном пожаре. И испытала огромное облегчение, выяснив, что Шоу избежал смерти; это было как бальзам на душу, истерзанную первой бедой и страхом. Но под поверхностью этого внезапного чувства облегчения скрывалась боль от утраты, потери человека, с которым она так недавно познакомилась и который ей так понравился. Женщина отметила в нем доброту, особенно его доброе отношение к Шоу, даже когда тот бывал резок и невыносим. Вероятно, он был единственным, кто понимал всю глубину горя доктора в связи с гибелью Клеменси и осознавал тот неприятный факт, что она, возможно, погибла вместо него; что некая вражда, которую доктор у кого-то возбудил, стала той искрой, которая и привела к пожару.