Пожарная застава квартала Одэнмате
Шрифт:
И наверное, потому он сумел научить меня, неблагодарного леворукого мальчишку, держать кисти и палочки для еды в правой руке. Из сострадания.
— Твоя обычная, общепринятая техника должна быть крайне банальна, обычна, без искры. Это ножны для твоего подлинного меча. Одна техника, один удар, безупречная и неотвратимая, как падение молнии. Тренируйся каждый день и час. Через десять лет никто не сможет превзойти тебя в этом.
Довольно долго я полагал, что Мацуда живет рядом с нами, потому что учит меня уму-разуму,
Но, пожалуй, история с рисовым вором заставила меня впервые задуматься.
В наших скудных местах урожай собирали не в каждый сезон, как на благодатных рисовых долинах вокруг озера Бива. И осень того года выдалась скуднее чем другие.
Мой дед стоял перед сложенной посреди огромного амбара пирамидой рисовых мешков, занимавшей едва ли пятую его часть, и молчал.
— Слишком холодно для риса, слишком сыро для ржи, — мрачно сказал он наконец. — Бывало, в жирные времена мешки с рисом заполняли наш амбар до самой кровли, а теперь? Четверть мешков заберут в княжеский замок, десятую часть — в Эдо, десять — на семена, еще пару мешков съедят мыши. А что будем есть мы?
Княжеский оброк в тот год по нашей скудости отправили раньше обычного, тем же днем дед раздал пайки, и амбар опустел, и под соломенной крышей свистел холодный ветер. А уже через пару дней кумушки шептались, что стонет в амбаре голодный дух огромного бурого барсука, которого принято было задобрить мешком-другим зерна, а в этом году праздника-то, считай, не было…
Слухи ширились, люди обходили амбар стороной, дети рыдали ночами. Терпеть подобное было, конечно, совершенно невозможно.
Мой дед послал к амбару меня. Дело было поздним холодным вечером, но делать было нечего, глава рода дал мне поручение, и, крепко подпоясавшись, я вышел к амбару. Еще издали я услышал нечеловеческий стон внутри амбара и бежал оттуда не чуя ног.
— Пригласи своего учителя, — хмуро произнес дед, выслушав мой сбивчивый рассказ. — Пусть разберется. Сегодня же.
Я застал Мацуда в святилище сидящим перед огоньком лучины, коротким ножом он уже настругал из полешка еще пучок таких же лучинок.
Слушая меня, он вложил нож в короткие ножны и сунул их в рукав, поднялся, коротко бросил:
— Возьми свой меч.
И я последовал за ним, вооружившись своим школьным деревянным мечом.
Около амбара Мацуда остановился, слушая в стылой темноте потусторонние вопли, затем усмехнулся, прошел к воротам амбара и, громко постучав в них ножнами ножа, громко выкрикнул:
— А ну, кто там? Отзовись.
— Помогите… — раздался в ответ рыдающий стон.
Мацуда скинул с ворот соломенную петлю и распахнул створку. Внутри было хоть глаз выколи, ничего не видно. Я вступил туда, трепеща, вслед за учителем, подняв меч, ожидая чего угодно, даже летающих отрубленных голов.
Мацуда пропал в темноте, оставив меня стоять у ворот в слабом свете с улицы.
А потом в темноте раздался его хохот, напугавший меня больше, чем могла бы летающая отрубленная голова.
Мацуда вышел к свету,
— Зови молодежь, — всхлипывая от смеха, бросил он. — Пусть волокуши прихватят.
И залился хохотом дальше.
В те времена, как и сейчас принято, молодежь вроде нас по вечерам собиралась вместе в «гуми» и обходила околицы села, поглядывая за каким непорядком. Я не имел возможности там появляться, поскольку все мое время принадлежало учителю и верховодил там мой младший двоюродный брат и все та же троица его вассалов-погодок.
Когда я появился из темноты у сарая, где их всегда можно было найти, а глаза у меня, наверное, тогда были больше лица и меч из белого дуба на плече, они все подались назад, никто не рискнул встретиться со мной взглядом.
— Мы поймали его, — сказал я им. — Несите волокуши.
И ушел в темноту, не дожидаясь ответа, только потому что сам был ошарашен происходящим.
Но оказалось, никто не осмелился ослушаться.
А это был вор. Вор из соседней деревни, что пасся в этом амбаре еще до нашего переселения сюда. Каждый год после сбора урожая он разбирал соломенную крышу амбара, слезал на сложенные до кровли мешки и утаскивал на праздник пару мешков. Но в этот раз риса у него под ногами не оказалось и он, пролетев три человеческих роста, грохнулся на утоптанный земляной пол амбара, переломав себе все, что выступало из туловища. Три дня он там валялся, пугая стонами всю округу.
— Вот твой мышь, — смеясь, сказал Мацуда, сдавая вора деду на руки. — Я его отловил.
О том воре я больше не слышал, что не удивительно — воров в наших местах не терпели, но болтовня о том, что мой дед лично скрутил крысообортня, укравшего весь рис нового урожая, ходила в наших местах долго. И еще много лет после того ее показывали в лицах бродячие кукольники на дорогах; даже я там был, в этой маленькой истории, — мальчик, безымянный вестник, — только, конечно, действие было перенесено в более благородные и легендарные времена Хэйан.
Но еще до начала холодов случилась еще одна, куда более странная история. История с чудесным паланкином.
Слухи о странных носилках без носильщиков, появившихся в наших местах, дошли до нас раньше, чем мы сами с ним столкнулись. Дед мой качал головой, в том смысле, что о чем только люди не говорят, когда к горам подбирается осень, — о лисах, барсуках, странных предметах; впрочем, я понял намек совершенно правильно, я и мой наставник были обязаны эти слухи проверить, иначе не видать нам на праздники пирожков со сладкой начинкой.
Пришлось нам заняться этими слухами.
Мацуда нашел в деревне у большой дороги очевидца, который доподлинно рассказал нам, что встречал странные богатые носилки лично, и даже шрамы показал, что остались у него на плечах после встречи с ними три года назад. Он тогда шел с товарищем с промыслов из города, и они встретили носилки на обочине. Чарующий девичий голос подозвал их, а дальше он помнит довольно смутно, но не забыл, что тащил их на себе до позднего вечера и лишь тогда их отпустили.