Пожарная застава квартала Одэнмате
Шрифт:
И почти час я не мог сделать для него больше ничего.
Сага слабел, бледнел, ему становилось все хуже. Он умирал.
Настоятель Окаи раздвинул нас, встал на колени рядом с умирающим и обратился к нему со словами из Алмазной сутры:
— Как на сновидение, иллюзию,
— Как на отражение и пузыри на воде,
— Как на росу и молнию —
— Так следует смотреть на все деяния в дхарме…
Сейчас я понимал эти речи как никогда ранее. Воистину глубока правота Будды Шакьямуни!
Я встал и вышел прочь во тьму за стенами храма.
Вдали
Глава 21
Удары кистью, удары сталью
На следующий день после праздника я явился с визитом вежливости в кузню мастера Окимаса на краю соседнего квартала за Рыбным рынком, где и продемонстрировал ему свой меч в вполне приличной ситуации, без лишних глаз, в обстановке предельного почтения.
Молодой человек остался в полнейшем восторге.
Он созерцал извлеченный из ножен меч, удерживая лезвие через белый льняной отрез, поднеся металл к самым глазам. Едва шевеля губами, он прочел символы Огненной Сутры, вырезанные на лезвии около овальной цубы, на которой навечно застыло бронзовое пятиязыкое пламя:
— Все, что должно было свершиться, свершилось, ничего не осталось не сделанного в этой жизни, а другой не будет, ибо круг перерождений пройден…
В жарком луче света, падавшем сквозь вертикальные решетки в окне, играла тяжелая пыль.
— Почему Огненная Сутра? — спросил он.
— Этот меч принадлежал когда-то воину-монаху с горы Хиэй, — сообщил я то, что услышал когда-то от господина старшего садовника. — Видимо, он и пожелал, чтобы знаки вырезали на лезвии как символ его духовного труда. Возможно, он рассчитывал на мощь речей Будды в борьбе с демоническими сущностями. Но его хозяин погиб в грандиозном пожаре, который учинил Ода Нобунага, сжигая мятежные монастыри горы Хиэй, и меч достался предку моего господина. И через недолгое время этот предок присутствовал уже при сэппуку Нобунага в окруженном врагами горящем храме. Потом уже мой господин унаследовал меч. С ним он ходил в поход к стенам замка Хара на Симабара и видел все огненные казни, которым подвергли восставших. Позже он передал меч мне.
— Я вижу, этот меч следует за грандиозными пожарами, — проговорил Окимаса. — Так мне кажется…
— Никогда не думал об этом, — после некоторого молчания ответил я. — Надеюсь, что нет.
Так Огненная Сутра приобрела в его лице нового поклонника, а мы — пожарные багры. Восхищенный мечом моего прежнего хозяина, с которым я позволил ему познакомиться, он выковал нам оголовья багров в долг. И дал в пользование старые избитые налобники и части наручей, оставленные ему для разбора на металл. А нам они могли еще пригодиться — хоть какая-то защита…
— Вы унаследовали кузню у вашего батюшки? — спросил я, покуда мы собирали лязгающее железо в подходящий ящик.
— Вовсе нет, — улыбнулся мне Окимаса, — я переехал сюда первым, но с помощью отца, конечно. А потом и он сюда отправился, кого-то он там снова дома обидел и решил, что лучше отъехать в столицу. Он легок на подъем
А потом я возвращался обратно в храм с грузом багров и доспехов и думал, что же делать дальше…
Наш квартальный врач, господин Мокасэцу, с гладко выбритой, как обычно, головой, которого Нагасиро привел к постели умирающего, обнаружил на спине у Сага еще одну рану, небольшую, но глубокую. Он остановил кровь и наложил повязки, назначил как можно больше укрепляющего питья и покой, сказал, что еще придет утром, — надежный человек. Нагасиро проводил его домой.
А вот затем явился совсем неприятный господин, наш квартальный надзиратель, почтенный Ёсида Мацувака, в сопровождении помощников и нескольких неприкасаемых, что завернули тела убитых в циновки и унесли.
Мне пришлось отвечать на некоторые вопросы. Я отвечал как мог честно. Но не стал упоминать некоторые обстоятельства.
Это оказалось нелегко — не говорить всего, что требовалось надзирателю.
Вот так, с малого, и знакомство с Сага привело меня к трупам у порога. Я не мог не думать, куда приведет меня эта дорога в итоге. Я умолчал о его причастности к наемникам. Сага — человек из нашего княжества, оказался в нужном месте в нужное время, и это было действительно так. Было бы крайне неблагодарно причинять ему неприятности, освещая все обстоятельства события.
Ёсида Мацувака выслушал меня, не меняясь в лице, не отводя упорного взгляда маленьких черных глаз, и, по-моему, то, что я говорил, звучало для него недостаточно цельно и убедительно. Мне показалось, что я только усилил его подозрения в моем отношении.
Но Сага был пока жив…
Я тяжело вздохнул. А ведь требовалось еще заплатить врачу Мокасэцу… А денег, проклятых медных монеток, больше нет.
Настоящий воин игнорирует деньги, вспомнил я. Настоящий воин презирает алчность торговцев. Рис — основа всего, деньги — выдумка и страсть низшего торгового сословия, они пойдут на любую низость ради стопки монет. Так было всегда. Но в этом городе было не только так — ведь здесь, если нет денег, нет и риса. И, видимо, я не настоящий воин, если уж не смог преодолеть обстоятельства и не думать так много о презренном торгашеском металле…
Нам были нужны деньги. Денег не было.
Нет пожаров — нет вознаграждения.
Тяжело.
Я вошел в нашу комнату на задах храма, как мог тихо сложил принесенное снаряжение в угол. Сага тихо лежал на бамбуковой циновке, укрытый расстеленным кимоно, спал. Или лежал в беспамятстве. Никого больше не было. Все ушли, чтобы не тревожить сон раненого в тесной комнате.
Я сел на колени у входа у отодвинутой загородки и, созерцая слегка затуманенный дымкой городской вид, задумался о том, что делать дальше.