Пожарная застава квартала Одэнмате
Шрифт:
— Молодой господин, — с поклоном отозвалась Оман, — я слышала, вы продаете одну вещь. Я знакома с человеком, который очень любит читать и готов ее приобрести всего за двадцать рё.
— Да? — удивился молодой ронин. — Это замечательная новость, Оман, я готов тебя за нее вполне отблагодарить!
— Ах, молодой господин, я вам уже вполне благодарна. Если вы позволите взять у вас эту вещь, я вскоре решу это дело к всеобщему удовлетворению.
В способностях Оман к удовлетворению кого угодно молодой ронин не имел оснований сомневаться,
Между тем в комнату, где одевался после сладостной ночи молодой ронин, как брошенный краб, влетел Сайкаку и, едва избежав меча бдительного ловкого юноши, откатился в угол, заверещав:
— Ай, не убивайте! Я здесь ни при чем, это все она!
— Кто она? — удивился молодой ронин.
Ему ответил старший ронин, входя за Сайкаку следом:
— Та девица. Оман. Она нас обокрала.
— Не может быть! — удивился молодой ронин. — Такая приличная девушка!
— Все они одинаковые, — отозвался старший ронин, бросая на неубранный футон книгу с непонятным заглавием. — Вот, отобрал у нашего друга Сайкаку.
Молодой ронин, не веря, взял в руки книгу и удивленно проговорил:
— Это же книга моего деда! А что тогда я отдал ей?
— А ты ей что-то отдал? — нахмурился старший ронин. — Вот же недалекий юнец!
В это мгновение дверь комнаты отодвинулась и все трое могли видеть, как Оман, изящно стоя на коленях, поставила внутрь комнаты бамбуковый подносик, на котором в бумажной обертке лежали двадцать золотых монет, больших, блестящих, недавно отчеканенных. Тушь с подписи цензора, принимавшего чеканку на монетном дворе, с них еще не стерлась.
Все трое немо смотрели на монеты, потом на Оман, потом снова на монеты.
— Господину Таннодзия понравилась твоя пьеса, — нежным голоском сообщила всем Оман, задвигая за собой дверь. — Рада, что ты дожил до этого момента, Сайкаку. Это задаток. Я упросила господина дать его тебе вперед. Радуйся, Сайкаку, у тебя теперь есть издатель и пьесу поставят уже очень скоро. Ты будешь знаменит и обеспечен, как всегда хотел.
Несмотря на такую радость, Сайкаку опасался шевелиться. Ронины мрачно взирали на деньги.
Оман продолжала:
— Поскольку ты должен этим господам за их вещь, я взяла на себя смелость предложить им эти деньги. Надеюсь, они от денег не откажутся. Ведь не откажутся? Двадцать рё — весьма хорошее приданое для девушки, уж я-то знаю.
Старший ронин переглянулся с младшим, снял руку с ножен меча и кончиками пальцев подтащил подносик с монетами к себе.
— Благодарю вас, господа. Вы очень великодушны, — Оман не прекращала кланяться. — Поскольку я внесла плату, эту вещь я заберу. Господин Таннодзия очень ценит экзотические подарки, и я ему ее преподнесу, когда придет время ему развлечься.
Оман взяла с футона запрещенную
Ронины молча и неподвижно смотрели, как она прячет книгу. Оман поклонилась им, прежде чем покинуть комнату.
— Оман, — простонал Сайкаку. — Ты куда? А как же я?
— Выбирайся из этого бардака сам, — неожиданно грубо, внезапно зло бросила ему Оман, задвигая за собой дверь. — Я же выбралась.
И ушла, оставив бывшего любовника на произвол ронинов.
Сайкаку в страхе жался в угол комнаты и ждал своей участи.
— Убирайся, — внезапно произнес молодой ронин. — У моей сестры скоро свадьба, я не хочу омрачать это событие твоей никчемной кровью.
Сайкаку перевел взгляд на старшего ронина, тот прищурился и, недобро усмехнувшись, показал Сайкаку на дверь.
Того не нужно было просить дважды.
— Вот все время так с этими торговцами, — проговорил старший ронин, складывая в стопку монеты и пряча их в кошелек. — Нет чтобы просто отдать деньги по-людски, наворотят еще вокруг всякого. Как никого не убили-то, не пойму…
Расплатившись, они покинули бордель. Уходя, они могли видеть, как Оман садится в одни носилки с господином Таннодзия, а тот зовет ее своей пташкой и вслух зачитывает из рукописи Сайкаку полюбившиеся ему строки.
Господин Таннодзия, восхищенный талантами Оман, в первую же встречу предложил ей стать его содержанкой, и теперь они уезжали в ее новый дом. Бывшие ее подружки по ремеслу, выстроившись на пороге, провожали ее глубоким поклоном. Оман добилась всего, о чем может мечтать девушка в борделе, лишь за три дня.
В это время слуги Таннодзия палками отгоняли от носилок впавшего в полное отчаяние и ничтожество Сайкаку.
— Оман! Прости меня! Как же я теперь?! — кричал и выл сочинитель, привычно валяясь в дорожной пыли. Его никто, кроме слуг, не замечал.
Ронины сошли с крыльца на землю и пошли по улице прочь от борделя.
Около книжной лавки господина Кагэцу они задержались. Лавка оказалась окружена небольшой толпой зевак, с которой ронины и смешались. У дверей лавки стояли стражники с копьями, потом из нее вывели связанных молчаливого господина Кагэцу, его подручного Набэцуна, избитого и окровавленного, а также одного за другим вывели согнутых в три погибели членов Банды похитителей книг, всех троих — Косого, Кривого и Бухого.
— Что здесь произошло? — спросил старший ронин у зевак, глядя, как пленников закона проводят мимо.
— Надзиратели схватили преступников, — охотно, в городской манере, ответил зевака. — Тут торговали чем-то запрещенным. Много и долго! Оказывается, надзиратели давно следили за лавкой, все ждали, когда передадут товар из рук в руки, и вот дождались чего-то. Повязали всех.
Ронины переглянулись. Не проронив ни слова, они выбрались из толпы и направились прочь из города, в коем их больше никогда уже не встречали.