Пожарский 3
Шрифт:
— Волк! — сердито ответил я. — Деньги чьи?
— Мои! — ревниво сказал перевозчик и потянул монеты.
— Три раза! — разозлился я. — У кого ты эти монеты взял, я тебя спрашиваю?!
— Да не помню я! — сердито заорал Харон и выдернул из воды весло.
Все вокруг присели — кому охота веслом такого размера получить? И только Кузя взлетел и коронным в скулу отправил Харона за борт. В воду заслуженный перевозчик ушёл без всплеска, даже круги не пошли.
Мёртвые испугались и хотели побежать, но
— А ну, тихо! — воскликнул возмущённый женский голос. — Сели все! Что ещё такое?!
Получив чёткую команду, усопшие души расселись по лавочкам, и я увидел девицу в простыне, прихваченной на плечах пуговками. С кувшином и двумя стаканами.
— Это вы хулиганите? — сердито нахмурилась на нас она. — Ждите смирно своей очереди, сейчас и вам воды налью!
— Из Леты, поди? — поинтересовался я.
— Это неважно, — подняла брови девица и принялась наполнять стаканчики. — Правила есть правила.
Она выдавала стаканчики очередным сидящим, ждала, пока они выпьют, и наполняла снова.
— Скажи-ка лучше, Токомерий где?
— Да почём я знаю?! — раздражённо ответила девица. — Как помрут — все одинаковые!
Ну, приплыли! Я оглянулся по сторонам:
— Вы что, оглохли все, что ли?! Кто Токомерий Негру Вода?
— Ну, я, допустим? — поднялся чернявый усатый мужик. — Какие-то проблемы?
— Наконец-то! Скажи-ка, уважаемый, ты когда помирал, какие распоряжения касательно жар-птицы оставил? Купить её можно?
— Жар-птицы? — крайне удивился валашский князь. — Вы хотите купить у меня жар-птицу? Не-е-ет, без меня её даже посмотреть невозможно! Она же… — тут девица вложила ему в руку стакан, который он автоматически…
— Не-не-не! — заорали мы с Кузей в два голоса…
Осушил.
— Да ядрёна-Матрёна!!! — заорал я в сердцах.
— Спокойно, граждане пассажиры! — строгим и слегка гнусавым голосом сделала нам замечание водоноска и вдруг всполошилась: — Ой, а что это мы не плывём? — лодка почти совсем остановилась. — И где Харон?
— Он решил освежиться, — соврал я.
Девица закрутилась, оглядываясь вокруг лодки:
— Харон! Харо-о-он! О, боги… Цербер! Цербер, искать! Нюхай, ищи! — по дальнему берегу заметалась чёрная тень.
Ну, Цербера ещё нам не хватало!
В десятке метров от борта вдруг вынырнул Харон, свирепо на нас уставился:
— Ну, я вам!.. — и поплыл в нашу сторону мощными саженками.
Грёб он шикарно, стремительно сокращая расстояние.
— Кузя, может ты веслом перекинешься? — тревожно предложил я.
— А если я от вод Стикса — того? Заржавею? О! Давай лучше доской! — меч одним махом выломил большую скамью, стряхнув сидящих на палубу, и принялся неистово грести. Расстояние между кораблём и Хароном начало увеличиваться.
— Что вы делаете, прекратите! — девушка
— Ап-п-п… — разносчица вытерла губы тыльной стороной ладони и захлопала ресницами. — Где мы?
— Всё нормально, садись на свободное место, — ткнул рукой я. — Мы почти приехали.
Лодка ткнулась в берег, и мы с Кузьмой, подхватив Токомерия под руки, устремились на твёрдую землю, перескакивая скамьи. Позади хлюпал и матерился выбирающийся на сушу Харон.
— Давай, давай! — поторопил я Токомерия. — Переставляй ноги, новопреставленный!
Вслед за нами на берег в панике повалили остальные души, Харон принялся их гуртовать, и ему стало не до нас. Мы скрылись за группой скал и затаились, выглядывая. Я бы не сказал, что тут уж прямо совсем печально — песок, камни, растительность какая-то. Свет откуда-то сочится, как в облачный день, когда небо сплошь светло-серое, не поймёшь — где солнце, и есть ли оно вообще. Не сказать, чтоб весело, но и не убийственно грустно. Хотя…
— Слышишь, плачет кто-то? — опередил меня Кузя.
И не просто плачет. Я бы даже сказал, рыдает. Мы обошли скальную россыпь и упёрлись в занятную группу. На чёрной-чёрной мраморной скамье под сенью чёрной-чёрной гранитной скалы, рядом с чёрным-чёрным круглым мраморным столиком, сервированным посудой чёрного-чёрного стекла, сидел белый-белый парень с чёрными-чёрными волосами и чёрными-чёрными крыльями. Одно из крыльев было сломано*, и на него зарёванная девушка накладывала лубки и повязки. Девушка (медсестра?) была нормального цвета, бинты — тоже.
*Говорят, Геракл, пока
жену своего друга,
царя Адмета,
у смерти отбивал,
одно крыло Танатосу
таки поломал.
— Ну, душечка моя, не плачь, — утешал её парень. — Так тоже бывает. Его ведь предупреждали…
— Да-а! Алкеста ушла обратно в мир живых, а я-а-а-а?!
— А ты останешься с нами, в нашей дружной компании.
— «В дружной компании»! — она фыркнула и шмыгнула носом. — Танатос, не смеши мои сандалии! Ты сам-то в это веришь?
— Конечно! — Танатос безуспешно попытался посмотреть на свою медсестру через закатанное в лубок крыло и тут увидел нас: — Так-та-а-ак! Это у нас что — новенькие? Вас напоили водичкой?
— Кого надо — напоили, можешь крыльями не хлопать, — я решительно подошёл к чёрному столу. — Слушай, Танатос, дело есть.
— Н-ну? — с подозрением протянул тот.
— Мы вообще-то не вполне мёртвые, и сейчас отправимся домой…