Пожарский 3
Шрифт:
16. ИДУТ ТЕМНЫЕ ВРЕМЕНА
ЗАСЕДАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Итак, четверо старших воинов славянской кондотты из Венеции отбыли собирать свои семьи. Потому что разумнее сперва спокойно переправить своих домашних в безопасное место, а уж потом показывать большую фигу шишкам Венеции.
— Слышь, Токомерий, а что, у них первым головой Ипатий был? — полюбопытствовал Горыныч.
Валашский князь ухмыльнулся:
— Первым головой был Лютовой, пращур вот этого Славуса Лютовоя.
— А почему кондотта тогда Ипатьевская?
Токомерий хрюкнул:
—
Поржали все, конечно.
Потом обсудили общую систему защиты. Горыныч вызвался поставить второй купол, чтоб, если что, он своей инерцией часть атаки смог погасить. Мне вынесли общее порицание, чтоб не расслаблялся и не подставлялся таким вот образом.
Тут Пахому пришло время с ребятишками заниматься. Все пятеро наших мелких клановцев остались без школ, и покуда не было учителя, родители распределили меж собой время, занимая ребятишек, чем могли. Болеслав обещал сменить его через полтора часа, а покуда мы приступили к Токомерию с допросом альвовой крови.
Вопросы задавали долго и разнообразно, кто во что горазд — надо было по возможности выжать максимум, а натренированная ручка-самописка старательно всё заносила в толстую амбарную книгу. В результате мы имели достаточно много информации о личности не какого-то там наёмника, а одного из высших альвов, Генриха Арвуда, о его приближённом к оловянно-островной королевской семье роде, о взаимоотношениях с альвийскими спецслужбами об особенностях задания и прочем-прочем-прочем.
Подтвердилась моя догадка касательно причины особой ко мне нелюбви. Собственно, нелюбви не было. Да им вообще было на меня плевать. А вот устранить Пожарского и одним махом смести всю недоглядевшую русскую верхушку, включенную в клятвенный союз — это была составная часть того плана, который сейчас разворачивался на наших глазах. Также Генрих Арвуд слышал, что в междоусобные распри обязательно должны вклиниться польские магнаты и литовские князьки. Кроме того, альв был уверен, что молодой царевич их поддержит и при любом удобном случае вообще выступит не только на стороне Царства Польского, но и любой страны, на которую ему укажут.
— Кто укажет? — попытался уточнить Горыныч. — Имя, имя давай!
— А не знал он имени, — Токомерий развёл руками. — Какая-то уважаемая дама.
— Дама? Старая королева Лиза, что ли?
— Да ну, что он — стал бы называть королеву дамой? — усомнился я.
— Нет, не королева, — покачал головой Токомерий, — королеве он был представлен. Другая. Безымянная дама. Видел её раз, под вуалью. Единственное, глаза ему показались чёрными.
— Темноокая?
— Именно чёрные. Прямо чернота сквозь вуаль пробивала.
— Уж не Моргана ли? — хором сказали Горыныч и Кузя.
— Ничего больше сказать не могу.
Дальше мы спрашивали вообще что кому в голову взбредёт. Между прочим, прозвучало несколько очень уважаемых фамилий, на которые альвы планировали опереться для установления своего протектората над Русским Царством.
А уж после, отпустив Болеслава, Хаарта и Чжана с его парнями, мы уселись кружком
— Но мы должны просить тебя, наш мохнато-адамантиевый друг, — возвышенно обратился к нему Кузьма, — хранить в тайне всё, что ты услышишь здесь касательно Дмитрия Михайловича.
Матвей встопорщил усы:
— Кажется, до сих пор нареканий в мою сторону не было? Не думали же вы, что я, прожив рядом даже пару дней, не догадаюсь, кто такой Дмитрий Пожарский?
— Ну… На самом деле думали, — признался я. — Я ж Дурак, у меня голова вечно другими мыслями занята. А Кузьме, видать, по наследству досталось. И давно ты понял?
— Да говорю же, дня через два. Нет, первые смутные подозрения у меня возникли, когда ты имя моё по буквам разложил, но я тогда так ошалел от счастья, не до логических построений было. А вот потом я спокойно сел, посмотрел по сторонам, подумал — а уравнение-то возьми да сложись! И уверяю тебя, князь, не ранее чем через полгода аналитики больших кланов к тому же выводу придут. Больно много странностей вокруг тебя, как волны, знаешь, вокруг большой рыбы.
— Ладно, когда они разродятся — тогда и действовать будем сообразно, а пока сделаем наивное лицо и будем изображать юного отпрыска.
— Я вот тоже такой позиции придерживаюсь, — сказал Токомерий. — Если надо кем-то прикинуться, особенно ради своего удела и его народа — это я запросто. Валахия — страна маленькая. Я в юности клятву дал её беречь, и не отступаюсь. От себя отступаюсь иногда, а от неё — нет.
— Личины меняешь? — Горыныч достал из стенного шкафчика пару бутылок вина и четыре бокала, спросив Матвея взглядом, мол: «Будешь?» — на что тот скривился: «Ме-е-е!»
— Не меняю, представь себе, — ответил Токомерий. — Кровь у нас сильная, все потомки в меня, — он вздохнул. — Были. Я ж от дел отойти хотел. Сын хорошо себя показал, я престол ему оставил, к тебе тогда поехал, — Змей, разливая по бокалам вино, кивнул. — На Кавказе такая школа была, братцы! Какие годы… Ребята… Э-эх, никого почти не осталось в живых, всех война проклятая перемолола…
— Помянем, — просто сказал Горыныч.
Выпили. Немного помолчали, каждый о своём думал.
— Ну вот, жил я в гостях, не тужил, годы не считал. В магию с головой ушёл. И тут вызов! Бояре валашские заговор затеяли. Вырезали всех моих внуков-правнуков, твари, чтоб им Стикс не переплыть… Я услышал — и туда рванул. Примчал аккурат к делёжке власти — нового князя выбирают, чуть не передрались. И тут я выхожу, красивый, из-за трона. Они меня увидели, испугались, давай орать: «Мертвец! Мертвец! Влад из могилы вышел!» За внука приняли, который на меня больше всех похож был. А я и спорить не стал. «Не ждали?» — говорю. И обернулся драконом. Эта форма у меня тогда уже очень хорошо получалась. Они бежать. Только от дракона попробуй-ка убеги… Весь двор я тогда кусками рваных тел забросал. Кровушки всякой напробовался — чуть не свихнулся от многих чужих воспоминаний… И такое узнал, что знать бы не хотел… — Токомерий покачал головой. — Страшен в гневе был. Да… Так что теперь я — Влад. Влад Дракон, по-нашему — Дракул.