Пожиратель империй. Часть 3
Шрифт:
— Ты жаловаться будешь или морду мне бить? — ухмыльнулся я. — Если тебе будет легче от этого осознания, то своё тело я довёл до уровня в полтора раза превышающего среднестатистический. То есть ты сейчас, с учётом примерно равных комплекций, должен быть в два раза сильнее меня. Как тебе такая фора? К тому же, ещё раз, мы тут не чтобы выяснить, кто сильнее. А теперь, если ты на меня не нападёшь, то я нападу на тебя первым.
Собравшись и кивнув мне, он поднял руки на уровень груди, словно самбист, и двинулся в атаку. Вот только это было вовсе не то, что я хотел увидеть.
Я
Но разница почти в три раза не помешала мне поднырнуть под его руки, беспомощно схватившие воздух, и изо всех сил ударить Тарканда по почке. С учётом разницы в силе это не должно было быть как-то особо больно, но парень всё равно сдавленно охнул и скривился всем телом.
— Разозлись, Тарканд!
Вместо захвата он попытался меня ударить. Но всё равно ещё совсем неуверенно и хило. Было видно, что ему странен и дискомфортен сам ринг, неприятно отсутствие привычной мощи в нечеловеческих мышцах, да и мысли о смерти Чим’а, очевидно, продолжали давить.
На этот раз удар пришёлся точно в челюсть.
— Давай! Дай этому выйти наружу!
— Хватит издеваться! — воскликнул парень, замахиваясь уже посильнее.
— Я не издеваюсь над тобой, — удар в живот. — Я выполняю твою просьбу! — по второй почке. — Забудь про всё! Бей, круши, кричи! Сейчас тебе это нужно, как никогда! — третий в нос.
— Прекрати! — уже действительно достаточно злобно рявкнул Тарканд
Но ему всё ещё не хватало последнего небольшого толчка. И я чувствовал, что на одних только «рациональных» аргументах дальше мы не зайдём. Так что, похоже, пришло время включить ублюдка.
— Знаешь, она о тебе даже не вспомнила, когда поняла, что оказалась в ловушке! Кричала имя Наскватча, угрожала именем Умсы, но ни разу не позвала тебя на помощь! Она считала тебя слабым! Бесполезным! И ты такой и есть, правда? Не смог понять, не смог защитить, не смог спасти! А теперь не хватает духу ни чтобы отомстить убийце, ни чтобы порвать с предательницей!
Это было действительно по-ублюдски с моей стороны. Во всех смыслах. А ещё хуже было от того, что я не мог быть уверен, что это сработает, только потому, что когда-то сработало на мне.
После того, как погибли мои родители и меня забрали бабушка с дедушкой, из-за трат на юристов, похороны, какие-то вещи для меня и прочего, в первое время им было очень тяжко финансово. Настолько, что даже мои занятия в секции бокса оказались поставлены под угрозу.
В один вечер бабушка сказала мне, что я больше не смогу туда ходить по крайней мере несколько месяцев. Я очень разозлился. Чувствовал вселенскую обиду на то, что вслед за родителями у меня забирали то немногое, в чём я понимал себя и в чём был хорош.
Сбежал из дома и отправился в зал. Было уже поздно и никаких тренировок не шло, но я знал, где тренер держал ключи.
Скорее всего последний вариант был как минимум недалёк от правды, потому что пришёл в себя я от недовольного оклика тренера, стоя в куртке и уличных ботинках на чистом ринге. Он отругал меня, спросил, зачем я вообще припёрся в одиннадцатом часу.
Я ничего не рассказал о смерти родителей. Просто извинился, сказал, что со следующего месяца не смогу ходить в зал и был готов уйти. Но тренер, похоже, что-то почувствовал.
Примерно также, как я сейчас Тарканда, заставил переодеться, надеть перчатки, войти на ринг. Я не хотел боксировать. Хотел просто остаться один. Но спорить с тренером нельзя, так что я начал вяло бить и отражать его удары, рассчитывая, что ему вскоре надоест и он позволит мне уйти.
Вместо этого мне хорошенько так прилетело в ухо. Настолько сильно, что я упал, слыша лишь писк, и едва не расплакался уже не от того, что не смогу ходить на бокс, а от боли.
«Вы что делаете?!» — крикнул я тогда тренеру.
«Не знаю, что с тобой, Тимур, — ответил он мне, — но от того, что ты молчишь, тебе не станет легче».
Он заставил меня встать и мы продолжили. Ещё через пару ударов, чувствуя боль, недоумение и жгучую обиду, я выкрикнул, что у меня погибли родители, и что меня надо пожалеть, а не колотить. В ответ получил ещё один удар, ещё более сильный.
Тогда я попытался сбежать с ринга, но тренер мне этого не позволил. Продолжил атаковать, то и дело пробивая мои блоки и нанося весомые удары. А потом, видимо, увидев, что я снова начал закрываться, начал поливать грязью меня и моих родителей.
Раньше я никогда не слышал, чтобы он ругался, а тут он вдруг превратился в бухого сапожника, невероятно изощрённо, умело и почти не повторяясь кроя мою семью матом.
Поначалу я был просто в шоке. Потом начал откровенно злиться. И когда он стал в красках расписывать, как он мою маму на этом самом ринге, в каких позах и как она стонала, у меня натурально сорвало крышу.
Что было дальше, я не помнил. Следующие несколько минут стёрлись из памяти. Пришёл в себя я, сидя на полу, ощущая дикое жжение в окровавленных костяшках пальцев (перчаток на руках почему-то уже не было), и навзрыд ревя тренеру, зажимавшему одной рукой нос, в окровавленную футболку.
Тогда мне действительно стало легче. То напряжение, что копилось полтора месяца со злополучной аварии, пропало. Тренер, разумеется, извинился за всё, что наговорил, на всякий случай уточнив, что это всё — неправда. А в конце сказал, что, пока моя семья не решит финансовые вопросы, я могу ходить в зал бесплатно.
И сейчас я пытался сделать то же самое для Тарканда. Разница между двумя ситуациями была в том, что почти все мои слова о его матери были чистой правдой. Но и Тарканд не был шестнадцатилетним пацаном, чтобы его можно было пробрать простыми оскорблениями.