Пожиратели логоса
Шрифт:
– Может, татуировка?
– По виду родимое. Лицо не рассмотрел - он боком стоял, - хмурил брови экстрасенс, прихлебывая чай.
– Вы когда его возьмете, обязательно меня позовите. Могут вскрыться любопытные факты.
– Это непременно. Спасибо за наводку, за доверие, и за соблюдение конспирации, - Севан поднялся.
– Пора на службу. Буду держать тебя в курсе.
– Мне лучше звонить по Московскому, как прежде, или на трубу Жетону мы рядом работаем.
– Филя чиркнул телефон и с сомнением посмотрел на оставшиеся булочку - сунуть в карман или завершить под чаек?
Когда дверь выпустила на морозную улицу высокого брюнета, очкарик пристально огляделся. В комнате, пропахшей свежей выпечкой, никого
– Ну что, убедился? Здоровенный такой мужик в синей куртке - мой куратор. Поехал лилового брать, того, что Ер.Орфеева спрашивал.
– Завалил все же человека! Эх, не любишь ты авангард. А лиловый любит! И я тащусь. Но это ещё не основание, что бы на нары запахать. Однако, скромно сидели, - окинув глазами стол "казак" не заметив интересующего предмета.
– Прямо сразу на нары! Может за ним следить будут и тем самым помогут выйти из преступной группировки.
– Филя заметил разочарование друга относительно напитка в чайнике.
– Здесь спиртное не продают.
– Если ты такой уж ясновидящий, да ещё намерен инициативу перехватить - сам следи за подозреваемыми, - неуловимым пасом иллюзиониста он отправил в рот одинокую булочку.
– Червячка хоть заморю, если погреться нечем.
– Как я на него выйду? Мои возможности не позволяют определять адрес человека по родимому пятну и литературным пристрастиям. Женька, ну пожалуйста...
– Верно. По пятну выявить местожительство трудно. По номеру автомобиля проще будет, - гордившийся своими связями во всех сферах столичной действительности, Жетон достал телефон, вышел на улицу и после довольно длинного созвона сообщил:
– Пиши или запоминай: - владелец черного "опель-седана" - Рясов Гариб Рустамович. Менеджер клуба "Ночная орхидея". Усек? Мне с тобой прогуляться или сам на стрелку отправишься?
– Здесь надо одному действовать. А где это находиться?
– Да тебе, начальник, секретарша нужна, а не доктор Ватсон, - Жетон с тоской оглядел интерьер: - Под избу шарят, а с самогоном напряг.
13
Ветрено, слякотно, сизо. Такой день бывает сразу после сомнительного торжества Восьмого марта, от которого ничего вроде не ждал, а когда проехали, в мозгах свербит: "вот и праздник прошел, будто и небывало..." У окон, запавших и почерневших от мартовской промозглой метели, у прохожих, прячущих лица в воротники - очевидный синдром похмелья. Ничего не хочется в такой день, ничто душу не греет, лишь распирает тупая тоска, обнажающая быстротечность черно-серого бытия. Хочется спрятаться в умятую ложбинку старого дивана, завалить тумбу в изголовье зелеными томами Бунина и углубиться в иную реальность, где все твое, настоящее, кровное - и злость, и сжигающая страсть, и восторг и боль...
Теофил встал рано, чисто выбрился у мутного зеркала, придирчиво отобрал футболку под свитер, использовал даже остатки подаренного Валькой одеколона и пристально всмотрелся в свое отражение. Не слишком молодому человеку с благородной впалостью щек, обманчиво грозным хрящеватым носом и какими-то желтыми и жалостливыми собачьими глазами предстояло спасти мир. Не слабо... Для начала, конечно, придется внедриться, освоиться, распознать врага, а потом пустить по его следу превосходящие силы прогресса под руководством Севана. Плевое, если разобраться, дело. Вот только не тянул, увы, желтоглазый на суперагента и качковостью не отличался. Но ведь было в нем нечто, что томило грудь и заставляло произносить перед спящей Валькой пламенные монологи, что фырчало и шкварчало отродясь в каком-то разделе ума или совести, не давая покоя. И призывало, призывало... Значит, рви на груди тельник, Теофил,
"...Нет мочи подражать Творцу здесь, на сырой земле. Как страшно первому лицу в единственном числе..."
Он вынырнул из омута слов, лишь когда решил, что стихи завершены.
Покидая свое жилище, состоящее из застекленной поверху цветными ромбами веранды (использовалась только летом), горницы, соединенной с кухней беленым боком русской печи и восьмиметровой "спальни" с продавленным диваном, крытым выгоревшим зеленым плюшем, Филя прощальным взглядом обласкал вещи. Тройная спинка доисторического мебельного гиганта жалась к печи, изголовье упиралась в полную книг этажерку, хранящую запах детства, отрочества, взросления, а "глядел" он в оконце, перед которым мотались голые ветки яблонь. Втиснулось в горницу и фортепиано, выселенное из скромной материной квартиры за ненужностью. Не музицировала давно госпожа Трошина, сменившая музыкальную направленность на швейную. Иное обрела дело - для фирмы "Интерьер" на дому шторы сточила. Не пользовался инструментом и Теофил, завалив его остатками не разошедшейся прессы. Много самых высокопробных сюжетов хранило в себе коричневое, в сколах, царапинах и трещинах тело молчаливого существа, умеющего говорить музыкой...
Теофил подавил острое нежелание расставаться с надышанной берлогой и следовать в город на смертельно опасную встречу. Тяжко вздохнув, он подхватил старательно упакованный пакет, в котором находился том Орфеева "Антология русского духа", тоненькая книга Воронина на английском с дарственной автора в виде японских иероглифов алым фломастером, изображавшим кровь, а так же роман того же автора "Весна в Освенциме". Эти раритеты удалось добыть Жетону для выполнения задуманной Теофилом акции.
В автобусе и в электричке он старался не думать о предстоящем и не строить никаких планов. Методика в ходе жизненного опыта опробована лишь одна: пустить дело на самотек, полагаясь на интуицию и импровизацию. Авось и вынесет прямо на передовую фронта как бывало не раз. Сейчас, правда, никаких позитивных примеров в памяти не возникало, зато маячила лошадиная физиономия Надьки Килькиной, кривляющаяся и шепелявящая сквозь прореху в семилетней беззубой челюсти:
– Врун, врун, врун...
– Дура щербатая, - лаконично отражал нападки третьеклассник Трошин.
"Мы не можем классифицировать продукт активно функционирующего мозга по параметрам соответствия с реальностью. Поскольку толком не знаем, что представляет последняя и следовательно, отношения с ней на уровне осмысления могут складываться самые разные" - смутно парировал повзрослевший Трошин подобного рода претензии, поступающие в его адрес. Он постановил раз и навсегда: пусть узколобые бараны решаю проблему выбора терминологии сами - врун, аферист, фантазер, придурок. Все верно, все подходит. И уж если быть честным, не слишком-то ясновидящий.
"Никакой ты, Теофил, не экстрасенс. Профанация и лабуда, - унизил себя Филя на подступах к объекту и живо заступился за собственное достоинство: - А вот это доказать совершенно невозможно." Припомнилось недавнее: два посетителя в пирожковой, где происходила встреча с Севаном. Мужчины сидели за столиком в темном углу, сдвинув лбы над чашками и странным образом держали руки в карманах, не занимаясь трапезой. А когда один чуть повернулся, то кисти слегка высунулись и были они не обычные, а в лиловых лоснящейся кожи перчатках! Но не успел разглядеть их Филя и не заметил, как покинули типчики пирожковую. Были - и нету! Так как это все понимать? Глюки, фантазия? Или хитро легли тени в комнатенке, что бы оформить разговор Фили с куратором большей значительностью? А может, подает голос эзотерическая информация, подсказывает ход мысли, предостерегает?