Пожизненный срок
Шрифт:
«Как много здесь машин. Как много людей, которые купили эти машины, моют их, ухаживают за ними, ремонтируют, живут своей жизнью в Гарпхюттане, а я не имею о них ни малейшего представления…»
Она снова едва не расплакалась, но сумела взять себя в руки.
«Мне надо последовать примеру Анны и попросить прощения».
Не раздумывая, она достала из сумки телефон и увидела на дисплее один пропущенный звонок. Номер был скрыт. Наверное, звонили из газеты.
Она собралась с мыслями, потом набрала номер, о котором не думала
— Алло, это Анна Снапхане.
— Привет, это Анника.
Короткое молчание.
— Привет, Анника. Рада тебя слышать. Я правда очень рада.
— Прости, — сказала Анника. — Я тоже вела себя как последняя идиотка.
Анна отложила трубку, сказав по другому телефону: «Я тебе перезвоню», и снова взяла трубку.
— Тебе не в чем передо мной извиняться, — сказала она.
— Мне надо извиниться перед многими людьми, — сказала Анника. — Я проезжаю по жизни, как паровой каток, не думая ни о ком, кроме себя. Томас прав. Я создаю себе свою картину мира, чтобы он соответствовал только моим критериям. Все остальное для меня просто не существует.
— Да, это есть, — согласилась Анна, — иногда ты заходишь слишком далеко.
Анника безрадостно рассмеялась:
— Это очень тактично сказано. Я пользуюсь людьми, я краду, я лгу. Я отказываюсь признаваться в своих ошибках.
— Все в жизни грешат, — сказала Анна. — Все совершают ошибки. Ты не единственный человек на планете, кто это делает. Иногда просто надо вспоминать об этом.
— Я знаю, — прошептала Анника, глядя на печь, в которой пекли пиццу. Обсыпанный мукой повар с большим пивным животом и ярко-рыжими волосами заправлял майораном ее «Каприччиозу».
— Где ты?
Анника снова рассмеялась:
— В пиццерии, в Гарпхюттане. Сейчас мне подадут обед.
— Что это еще за дыра?
— Тебе совершенно незачем знать, как она выглядит.
— Можешь не рассказывать. Рельефные обои, цветастые занавески с оборками, которые почему-то всегда лоснятся с одной стороны.
Анника от души рассмеялась:
— Именно так.
— И что ты там делаешь?
— Как всегда, валяю дурака. У тебя хватит терпения меня послушать?
— Конечно.
Принесли пиццу, и Анника кивком поблагодарила рыжего повара, который, видимо, по совместительству был еще и официантом.
— Я повела себя с Томасом как глупая корова. Я навредила его работе, я обыскала бельевой шкаф в его новом доме, это так противно.
— Действительно, противно, — согласилась Анна, — и очень мерзко.
— Я сунула нос в обстоятельства убийства офицера полиции, будучи абсолютно убежденной, что вижу то, чего не заметили другие. Я вообразила, что умнее всех на свете.
— Да, у тебя есть склонность считать, что весь мир состоит из одних идиотов, — сказала Анна. — Это просто черта твоего характера.
Анника скрутила
— Я знаю, — сказала Анника ртом, набитым сыром и тестом. — Я наделала так много глупостей, я выставила себя полной дурой перед шефом, перед инспектором полиции по имени Нина, но теперь мне придется со всем этим жить.
«Не говоря уже о том, что я сделала Томасу».
— Шюман уже давно знает все твои дурные стороны, — сказала Анна.
Анника вздохнула:
— Теперь он думает, что я вообще сошла с ума, но это не так. Просто я мрачная и упертая личность, я всегда хочу оказаться правой.
— Но по крайней мере, ты теперь начинаешь это осознавать, — сказала Анна. — Это сильно облегчит твою жизнь.
Анника наконец проглотила пиццу.
— Я вела себя нечестно и с тобой, — сказала она.
— Да ладно, — успокоила ее Анна. — Я переживу. Я счастлива, что ты наконец решила взяться за свою жизнь. Может быть, тебе с кем-нибудь посоветоваться?
— Может быть, — спокойно ответила Анника.
— Наверное, тебе не стоит обращаться к тому же психотерапевту, к которому ходила я, но, может быть, она кого-нибудь порекомендует.
— М-м-м.
В трубке наступило молчание.
— Анника?
— Да?
— До Стокгольма езжай очень аккуратно и позвони, когда будешь дома. На следующей неделе я забираю Миранду, она очень соскучилась по Эллен и хочет ее увидеть.
Глаза Анники наполнились слезами, но теперь это были слезы облегчения.
— Непременно, — сказала она.
— Ну, скоро и наговоримся.
Анника еще некоторое время посидела в пиццерии, выпила кофе, оказавшийся на удивление вкусным, послушала в джук-боксе «Теряю веру» в исполнении REM. Дышать стало легче, она приняла правильное решение — смирить свою гордыню.
Она расплатилась (рыжий повар-официант оказался в придачу кассиром) и вышла на улицу. Начало темнеть. Воздух стал чище и холоднее. Небо почти очистилось, задул холодный леденящий ветер.
Она села в машину и выехала на дорогу, ведущую в Эребро, когда зазвонил мобильный телефон. Он лежал рядом, на пассажирском сиденье, и Анника, скосив глаза на дисплей, увидела, что номер скрыт. Значит, все-таки из газеты. Она вздохнула и взяла трубку.
— Анника, это К. Ты где?
Внезапно вернулся страх, громадный, черный, неизбывный, высасывающий из воздуха кислород.
— Я еду. Что-то сдвинулось в расследовании пожара?
— Юлия Линдхольм получила твой конверт с фотографиями.
«О нет, только не это!»
— Мне позвонили из тюрьмы после того, как она целый час дико кричала и не могла прийти в себя.
Анника притормозила и остановила машину на обочине.
— Мне очень жаль, я не хотела…
— Знаешь, это действительно раздражает. Ты вечно суешь нос в наши расследования.