Позитивная иррациональность. Как извлекать выгоду из своих нелогичных поступков
Шрифт:
«Пожалуйста, я сделаю все что угодно, только прекратите это!» — взмолился я, но мои слова никто не услышал. Они лишь держали меня еще крепче. «Подождите!» — предпринял я последнюю попытку, однако доктор начал неумолимо делать разрезы на моих пальцах. Все это время я считал вслух, громко крича каждый раз, когда доходил до десяти. Я считал снова и снова, пока он наконец не перестал резать. Моя рука была как обнаженный нерв, боль казалась бесконечной, но я остался в сознании и чувствовал, что еще жив. Врачи оставили меня, истекающего кровью и слезами, отдохнуть.
В то время я не понимал, насколько эта операция важна и каким образом счет до десяти может помочь человеку, находящемуся под физическим принуждением [106] . Хирург, который оперировал мою руку, мужественно пытался спасти ее вопреки советам других врачей. При этом он заставил меня страдать в тот день настолько сильно,
106
В ходе экспериментов, которые я провел много лет спустя со спортсменами, обнаружилось, что устный счет, и особенно счет в обратном порядке, помогает повысить выносливость. Прим. авт.
Несколько месяцев спустя новый консилиум врачей сообщил мне, что моя прооперированная рука функционирует не очень хорошо и было бы лучше ампутировать ее по локоть: замена живых тканей на протез с крюком позволит значительно уменьшить постоянную боль. Это означало, что мне придется пройти через несколько операций. Крюк мог бы быть достаточно удобным и функциональным, он мог бы стать значительно лучшим помощником, чем моя искалеченная рука. Врачи также сказали, что я могу выбрать себе искусственную руку, которая поможет мне выглядеть менее похожим на Капитана Крюка [107] .
107
Пират, один из главных героев книги Дж. Барри «Питер Пен». Прим. перев.
Мне предстояло крайне сложное решение. Несмотря на отсутствие функциональности и постоянную боль в руке, я не хотел ее потерять. Я просто не мог представить, как смогу жить без нее и орудовать крюком или куском пластика телесного цвета. В конце концов я решил оставить при себе свою бедную, израненную, неработающую конечность и пытаться сделать в этой ситуации все возможное для того, чтобы хоть как-то вернуть ее к жизни.
Переместимся в 2010 год. В течение более двадцати лет, прошедших с того момента, я создал множество документов, в основном научных трудов, но мне до сих пор крайне тяжело печатать на протяжении долгого времени. Иногда я могу печатать по странице в день и отвечать короткими фразами на электронные письма. Стоит мне попытаться сделать больше, как я начинаю чувствовать сильную боль в руке, и боль эта порой длится несколько часов или даже дней. Я не могу поднимать или выпрямлять пальцы. Пытаясь это делать, я испытываю такую сильную боль, будто мои суставы выпадают из привычных мест. Позитивная сторона происходящего со мной состоит в том, что я научился полагаться на помощь моих ассистентов и (в незначительной степени) на системы распознавания речи. Кроме того, я научился в какой-то степени уживаться с повседневной болью.
С позиций сегодняшнего дня сложно сказать, было ли мое решение сохранить руку правильным. Учитывая ограниченную функциональность, пережитую (и переживаемую) мной боль, а также зная о недостатках принятия решений то, что я знаю сейчас, я подозреваю, что сохранение руки было (с точки зрения соотношения затрат и выгод) ошибкой.
Давайте посмотрим на предубеждения, которые повлияли на меня при принятии этого решения. Во-первых, мне трудно было согласиться с рекомендацией врачей из-за двух связанных психологических сил, которые мы называем «эффект владения» (endowment effect) и «боязнь потери» (loss aversion). Под влиянием этих предубеждений мы часто переоцениваем то, что у нас есть, и ставим знак равенства между отказом от чего-либо и потерей. Потери являются для нас психологически болезненными, следовательно, для того чтобы от чего-то отказаться, нам нужна значительная дополнительная мотивация. Эффект владения заставлял меня переоценивать мою руку (лишь потому, что она была моя и я привязан к ней), в то время как эффект боязни потери не позволял мне отказаться от нее даже тогда, когда ее сохранение не имело смысла.
Второе иррациональное предубеждение, повлиявшее на меня, носит название «поддержание статус-кво». Нам, как правило, хочется сохранить все как есть. Мы воспринимаем изменения с большим трудом и болью, и если у нас есть шанс сохранить все как есть, то ничего не меняем. В моем конкретном случае я предпочел не предпринимать никаких действий (отчасти из-за боязни, что впоследствии пожалею о решении отказаться от руки) и продолжать жить с моей поврежденной рукой.
Третья человеческая слабость была связана с необратимостью решения. Как выясняется, нам сложно делать выбор даже в обыденных ситуациях — что уж говорить о необратимых решениях! Мы долго и мучительно размышляем о покупке дома или выборе профессии, потому что у нас имеется не так много данных о том, что готовит нам будущее. А если бы человек знал, что его решение будет «высечено в камне»
Думая о перспективе потерять значительную часть моей руки, я никак не мог понять, каким образом смогу привыкнуть к этому. Каково мне будет жить с крюком или протезом? Как будут смотреть на меня другие люди? Что я буду делать, если захочу пожать чью-то руку, написать записку или заняться любовью?
Если бы я был вполне рациональным и расчетливым существом, не имевшим никакой эмоциональной привязанности к своей руке, то совершенно бы не беспокоился об эффекте владения, о боязни потери, сохранении статус-кво или о необратимости своего решения. Я был бы в состоянии точно предсказать, как будет выглядеть моя жизнь с искусственной рукой, то есть посмотреть на ситуацию глазами своих врачей. Если бы я был рациональным человеком, то, возможно, решил бы последовать их советам и, скорее всего, в конечном итоге смог бы привыкнуть к новой части моего тела (как мы узнали в главе 6, нам свойственно привыкать ко всему). Но я был не настолько рационален и сохранил свою руку — в результате чего мне пришлось пройти через ряд операций, потерять ее гибкость и испытывать частые боли.
Рассказанное мною чем-то похоже на истории, которые обычно рассказывают старики (так могли бы рассказать эту историю мои предки со своим восточноевропейским акцентом): «Если бы я знал тогда то, что знаю сейчас, моя жизнь была бы совершенно иной». Вы можете задать вполне очевидный вопрос: «Если мое тогдашнее решение было ошибочным, почему бы не ампутировать руку теперь?»
Для отказа опять же есть несколько иррациональных причин. Во-первых, сама мысль о возвращении в больницу для лечения или операции вгоняет меня в глубокую депрессию. На самом деле даже сейчас, когда я посещаю знакомых в больнице, ее запахи вызывают у меня воспоминания о пережитом и о тяжелой эмоциональной нагрузке, связанной с моим собственным лечением. (Как вы можете догадаться, одна из вещей, которая меня напрягает больше всего, — это перспектива находиться в больнице в течение длительного периода времени.) Во-вторых, несмотря на то что я понимаю и могу анализировать некоторые из своих «предубежденных» решений, я все еще нахожусь под влиянием их последствий. Оно никогда не прекратится полностью (имейте это в виду, когда собираетесь улучшить качество принимаемых вами решений). В-третьих, после того как я потратил столько времени и усилий для того, чтобы моя рука работала как можно лучше, пережил ради этого столько боли и понял, как работать с учетом своих ограничений, я превратился в жертву «издержек влипания» (sunk cost fallacy). Оглядываясь назад на все предпринятые усилия, я совершенно не хочу списывать их со счетов и менять однажды принятое решение.
Четвертая причина заключается в том, что через двадцать лет после несчастного случая я научился давать рациональное объяснение сделанному мной выбору. Как я уже отмечал, люди являются фантастическими рационализаторами, и я могу привести себе несколько доводов в пользу принятого решения. Например, я чувствую сильную щекотку, когда кто-то трогает меня за правую руку, — мне удалось убедить себя, что это удивительные по своей уникальности тактильные ощущения.
Наконец, есть и рациональное объяснение моему выбору: за эти годы многое изменилось, в том числе и я сам. До несчастного случая, будучи подростком, я мог выбирать, как мне строить дальнейшую жизнь. В результате моей травмы я пошел по своему особому личному, романтическому и профессиональному пути: то, что я делаю, более или менее согласуется с моими ограничениями и возможностями. Я научился уживаться с тем, что у меня есть. Если бы я в возрасте восемнадцати лет поменял свою руку на крюк, набор моих ограничений и возможностей был бы иным. К примеру, я научился бы управляться с микроскопом и мог бы стать биологом. Но теперь, приближаясь к среднему возрасту, я учитываю, сколько я сделал для организации моей нынешней жизни, и мне становится гораздо труднее произвести существенные изменения. Мораль этой истории? Очень трудно принять большие, важные решения, способные изменить нашу жизнь, — дело в том, что мы все подвержены огромному количеству мощных предубеждений. Их гораздо больше, чем нам кажется, и они влияют на нас чаще, чем мы хотели бы признать.
Прозорливый Гедеон и «отсталые» пиявки
В предыдущих главах мы убедились, что иррациональность играет свою роль в различных аспектах нашей жизни: в привычках, выборе партнеров, мотивации к работе; в объемах благотворительности; в нашей привязанности к вещам и идеям; в нашей способности адаптироваться и желании отомстить. Думаю, мы можем суммировать наше иррациональное поведение в двух общих уроках и одном выводе:
1. Нам свойственно вести себя иррационально во множестве действий.
2. Часто мы не представляем себе, каким образом наша иррациональность влияет на нас. Это значит, что мы не полностью понимаем причины, руководящие нашим поведением.