Позорный столб (Белый август)Роман

Шандор Кальман

Несколько секунд длилось молчание.

Министр культов и просвещения с пышными усами и густыми бровями, один из старых, необыкновенно эффектных народных ораторов социал-демократической партии, спросил:

— Чьим именем?

— Именем объединенных контрреволюционных партий.

— По какому праву? — спросил министр.

Шнецер пожал плечами.

— Если угодно, по праву сильнейшего! — сказал он.

Министр культов и просвещения встал.

— Господин генерал! — начал он. Говорил он немного патетически и сопровождал слова широкими жестами.

Юрко

не сводил глаз с пышных черных усов министра, закрывавших его губы. В то, что говорил министр, он и не пытался вникать. Но вдруг раздался голос Пейдла:

— Господин генерал, если… если мы подпишем заявление об отставке, какова будет… наша участь?

Юрко вздохнул с облегчением. «Наконец-то», — подумал он.

— Я отвечаю за вашу жизнь, — сказал Шнецер.

Кто-то громко вздохнул.

— Как ответственное лицо, которому поручено руководство военным министерством, — продолжал Шнецер, — именем вновь созданного временного правительства я отвечаю за вашу личную безопасность.

В зале стояла тишина.

— Следовательно, мы можем идти домой? — спросил кто-то.

Шнецер, Чиллери и Фаркаш переглянулись.

— Видите ли… возможно, нет, — пожимая плечами, сказал Шнецер. — Я считаю более целесообразным… чтобы сегодня вы не покидали это помещение.

— А вдруг с вами что-нибудь случится, — сказал Чиллери, ехидно улыбаясь.

— С завтрашнего дня вы можете находиться в своих квартирах, — сказал Шнецер, — я могу приставить к вам вооруженную охрану… Это не домашний арест… Это только в интересах вашей личной безопасности.

— Со своей стороны… — сказал министр финансов Миакич и, пожимая плечами, кивнул в сторону Пейдла.

Хаубрих неуверенно развел руками. Министр культов и просвещения сидел, понурив голову. У Книттельхоффера начался приступ удушливого кашля.

— Я подписываю свою отставку, лишь уступив насилию, находясь в подневольном положении, — довольно кислым тоном проговорил наконец Пейдл…

Поручик Штерц курил уже третью сигару; солнце давно спустилось за Крепостную гору, в полутемном кабинете начальника Главного полицейского управления мрак все сгущался, а из Буды еще не было вестей. Советник полиции Секей уже ушел. В кабинете, кроме министра внутренних дел, молчаливого главного бургомистра и совсем приунывшего начальника полиции, находились лишь Иловский, поручик Штерц, какой-то штатский господин, артиллерийский капитан и у двери полицейский с винтовкой.

Министр внутренних дел несколько раз пытался завязать разговор. При всяком удобном случае он твердил, что он не коммунист, а социал-демократ. Его имя ничем не запятнано, никакие огульные обвинения не могут быть возведены на него из-за неблаговидных деяний коммунистов. Иловский сперва поддерживал разговор.

— Насилие применяется не к вам лично, а к режиму, который мы сейчас устранили, — сказал он.

— А что станется с остальными министрами? — помолчав, спросил Пейер.

— То же, что и с вами.

— Какое мне предъявляется обвинение? — снова спросил Пейер. — Может быть, я коммунист? Господам ведь известно, я всегда против них…

— Потом раффледуют, —

ответил Штерц.

— Молчите! — шепнул ему Иловский.

— Будет проведено тщательное расследование, — пояснил артиллерийский капитан, потирая руки.

Пейер с ничего не выражающим лицом уставился перед собой. Главный бургомистр встал и заявил, что уходит, так как у него неотложные дела.

— Я не могу вас отпустить до тех пор, пока не получу указаний, — сказал Иловский.

— Когда? — спросил главный бургомистр.

— Не знаю, — ответил Иловский.

Тут вошел в кабинет главный инспектор полиции Гараи. Он отозвал в сторону Иловского и сообщил ему, что звонили из резиденции премьер-министра: Шнецер и Чиллери заставили все правительство подать в отставку.

Еще не было семи часов.

Спустя несколько минут из Буды прибыл сыщик с визитной карточкой Чиллери: «Пейера немедленно волоките в Крепость. Андраш».

Иловский тут же приступил к выполнению указания.

В сопровождении полицейских они вышли во двор: впереди Пейер и главный бургомистр, за ними Иловский и два сыщика. Позади плелся поручик Штерц. Красномордые полицейские ехидно подмигивали, глядя на свое бывшее начальство. Один из них плюнул под ноги министру внутренних дел.

Во дворе их ждала черная открытая машина. Где-то на третьем, этаже раздался женский визг. Из окна первого этажа, забранного частой железной решеткой, во двор смотрели мужчины с окровавленными лицами.

«Красные канальи», — думал Штерц.

Первым в машину втолкнули Пейера. Мужчины, глядевшие из-за решетки, — коммунисты, схваченные за те пять дней, в течение которых министерством внутренних дел командовал Пейер, — явились свидетелями его позора.

— Куда? — спросил мертвенно бледный Пейер.

— К… — начал один из сыщиков.

Иловский одернул его.

— Не бойтесь, вас не тронут, — сказал он Пейеру.

— Поблагодарите его высочество, — присовокупил подошедший Гараи.

Рядом с водителем пристроился полицейский с карабином на коленях. Министра внутренних дел втиснули на заднее сиденье, между Иловским и артиллерийским капитаном. На переднем маленьком сиденье между двумя сыщиками был зажат главный бургомистр. Штерц дернул за руку Иловского и умоляюще посмотрел на него. Иловский мгновение размышлял. Машина была просторная, но сиденья все были заняты.

— Я не возражаю, — проговорил наконец Иловский, и Штерц вскочил в машину.

Шофер завел мотор и сел за руль. Машина зафыркала и тронулась с места. Полицейские глазели на отъезжающих. Один погрозил Пейеру кулаком. Штерц, ухватившись за плечи сыщика и согнувшись, стоял между передним и задним сиденьями.

— Прошу не стоять, — сказал сыщик. — Очень заметна.

Штерц присел на корточки, колени Пейера упирались ему в спину. Машина шла прямиком к Цепному мосту.

— А эти что не поделили между собой? — сказал пожилой Официант из кабачка, расположенного напротив полицейского управления, державший под мышкой салфетку, залитую вином. Он с удивлением уставился вслед удалявшейся машине. — Ведь этот Пейер, говорят…