Позорный столб (Белый август)Роман
Шрифт:
Управляющий не двинулся с места; тогда служитель отворил дверь, подтолкнул в кабинет Чёфалви и вошел сам.
В кабинете за письменным столом восседал не кто иной, как сам шеф! В креслах развалились какие-то офицеры.
Вошедших встретила мертвая тишина.
— Ваш покорный слуга, господин шеф! — первым нарушил молчание служитель.
Майр кивнул ему в ответ.
«Не накладная!» У управляющего словно гора свалилась с плеч, и он развел руками. На лице его проступила тонкая улыбка, как у человека, предвидевшего такой исход событий.
— Матяш, вы можете идти, — сказал Майр, — останьтесь в приемной.
Служитель кивнул и
— У меня слова застряли в горле! — вскричал управляющий. — Поздравляю вас, господин шеф!
Растянув до ушей рот в улыбке, он поспешно приблизился к письменному столу и распахнул объятия.
«Сейчас улетит!» — подумал Штерц.
Два господина тем временем уже трясли друг другу руки, управляющий не желал выпускать руку шефа и в умилении лепетал что-то бессвязное.
— Я всегда, всегда… — твердил он и едва не прослезился от избытка чувств.
— Садитесь, господин Чёфалви, — сказал наконец шеф.
Управляющий с особой почтительностью, бочком, пристроился на краешке стула, и шеф угостил его сигаретой.
«Dritte Sorte» [10] , — определил Чёфалви и, понюхав сигарету, вслух произнес:
— О? ja! [11] — Затем закурил. Какое счастье видеть вас здесь… вот так… — бесстыдно льстя, заявил он и зарделся.
— Не еврей ли этот субъект? — с подозрением осведомился Юрко, обращаясь к Штерцу.
10
«Третий сорт» (нем.).
11
О да! (нем.).
— В воскресенье во время мессы, — сказал обладавший острым слухом Чёфалви, обязанный своим происхождением семье верующего шваба-католика и носивший прежде фамилию Рордорф, — я как раз сказал жене…
— Не свалиться бы ему от радости, — с долей опасения шепнул Штерц Юрко, видя, как Чёфалви вертится на стуле.
Управляющий приложил руку к сердцу.
— Конец красным мерзавцам! — выпалил он и с опаской поглядел по сторонам. — Да, красные мерзавцы, я смело заявляю это! — закончил он, преподнося свои слова шефу, словно букет цветов.
— Верно! — одобрил Штерц. В приливе воодушевления он вскочил, подошел к Чёфалви и сердечно пожал ему руку.
— Прошу тебя, Виктор… — снова предостерег Майр.
Штерц возвратился на место, а два господина пустились в длинный и нестерпимо скучный разговор, от которого у обоих поручиков, развалившихся в креслах, буквально сводило скулы; Юрко, широко зевая от скуки, размышлял о взаимозависимости между пятым постулатом Евклида и поверхностями нулевой кривизны и сферическими поверхностями. Чёфалви уже стоял за правым плечом шефа и, раболепно изогнувшись, объяснял ему запутанное финансовое положение завода. Претензии Будапештской компании шоссейных железных дорог, к сожалению, значительно превышают существующую задолженность государству, и следует опасаться, что предприятие в какой-то мере иммобильно…
Он ушел в свой кабинет и принес оттуда всевозможные документы, которые затем были тщательно изучены; но вот очередь дошла до ведомости по зарплате. Когда шеф ее просматривал, на висках его вздулись вены: почасовая оплата модельщика составляла восемь крон, литейщика —
— Черт знает что такое! — сказал он наконец.
Чёфалви сочувственно кивнул.
— Форменный грабеж! — произнес он с подобострастной улыбочкой. — Разве их заботили производственные издержки!.. Главное же то, что эти пролетарии… — Последние слова Чёфалви произнес шепотом, но Штерц все же услышал их.
— Верно! — вскричал Штерц, наэлектризованный до предела, и чуть было снова не вскочил, но, заметив предостерегающий жест зятя, неохотно остался сидеть в кресле.
— Вместе с подсобными рабочими на одну вагранку в среднем приходится двадцать четыре человека! — сказал Чёфалви. — Всего девяносто семь человек, в том числе литейщики, формовщики, кочегары, два мастера. Затем девять модельщиков, столько же стерженщиков, шесть обрубщиков; в цеховой конторе три чертежника, секретарша, инженер и главный инженер; в заводоуправлении три бухгалтера, два счетовода, референт, машинистка, один служитель и еще один служитель в цеховой конторе, два кладовщика, ученики, подсобные рабочие, ночной сторож, привратник, управляющий… — Тут он отвесил поклон.
— Сто семьдесят три человека, — слегка побледнев, подсчитал Майр. «Это ужасно! Они меня съедят!» — думал он, с ненавистью глядя на управляющего, исходившего лучезарными улыбками. «Выгоню!» — решил возмущенный Майр, однако, овладев собой, продолжал разговор. Они условились о немедленном увольнении всех нежелательных элементов — шеф держал в руке список служащих.
— Учтите, господин Чёфалви, — предупредил он, — ни один волосок не должен упасть с головы здравомыслящих рабочих, это касается лишь злостных подстрекателей…
— Канальи! — провозгласил из своего угла Штерц.
Майр бросил на него недовольный взгляд, а управляющий вновь склонился в угодливом поклоне.
Из второго литейного цеха, где сегодня был нелитейный день, Майр вызвал мастера Йожефа Мара; это был коренастый мужчина с рыжеватыми усами, заслуживший у шефа репутацию отличного рабочего. Он снял шапку, однако при виде владельца завода не выказал и тени удивления, так как во времена Советской республики регулярно доставлял бывшему принципалу все сведения, касающиеся чугунолитейного завода, и накануне вечером тоже разговаривал с шефом в городе. Этот Мар являлся доверенным человеком заводчика. Майру также было известно, что младший брат Мара, вахмистр, за всевозможные злоупотребления в армии с провиантом непосредственно перед революцией был осужден на шесть месяцев тюрьмы. Кроме того, миловидная жена этого мастера в молодости служила горничной в семье Майров.
Штерц при виде рабочего тотчас сморщил нос.
— Должно быть, твою салями делают ангелы с крылышками, — заметил Юрко.
Штерц не ответил. Фабрикой руководил его отец, а сам он и слышать не хотел о том, чтобы хоть раз побывать там.
Тем временем трое участвующих в совещании — шеф, управляющий и мастер — прошлись карандашом по списку служащих; одни фамилии отмечали крестиком, другие пропускали, на некоторых фамилиях останавливались и о чем-то шепотом переговаривались; политические, производственные и финансовые соображения требовали обсуждения в равной мере. Управляющий занимал самую безжалостную позицию, стремясь немедленно удалить с завода всех неблагонадежных рабочих; мастер же обращал внимание шефа и на деловые качества.