Позорный столб (Белый август)Роман
Шрифт:
«Хитрая бестия!» — таково было мнение заводчика о рыжеусом Маре.
Итак, мастер колебался, бледнел, краснел и, хоть и находился в кабинете шефа, то и дело шнырял глазами по сторонам — дрожал за свою шкуру, ибо понимал, что, если его неблаговидная роль обнаружится, ему наверняка несдобровать — пырнут ножом в темноте. Но вот они дошли по списку до литейщика Йожефа Йеллена. Этот Йеллен, помощник мастера цеха ручной формовки номер один, был уже пожилой человек с сомовьими усами, проработавший на заводе восемь лет; в свое время он перешел сюда от Хоферра. Отливку некоторых крупных деталей и вставку усложненных стержней неизменно
— Уволить! — категорически заявил Чёфалви и вопросительно посмотрел на шефа.
— Почему? — спросил Майр.
— Его сын — красноармеец! — ответил Чёфалви.
— Каково ваше мнение? — обратился Майр к мастеру.
— Н-не знаю… — промямлил тот.
— Значит, вы его не знаете?
— Знать знаю… но господин главный инженер не согласится… — растягивая слова, проговорил Мар.
— Вы боитесь чего-нибудь? — осведомился шеф, пронизывая мастера колючим взглядом.
Тот пожал плечами.
— Господин Мар опасается, что… — начал Чёфалви и осекся.
В этот момент у него мелькнула мысль, что и ему могут проломить череп. От этих свирепых литейщиков можно ожидать чего угодно; Чёфалви был умудрен опытом и понимал, что никакая полиция не может вечно оставаться на чугунолитейном заводе, а раз так…
— Выкладывайте все начистоту, — раздался вдруг из глубины кабинета голос Юрко, — и не бойтесь, мы здесь.
— Я не боюсь, — обиженно отозвался Мар.
Его не покидала мысль о том, что в цехе ручной формовки номер один работает сорок восемь человек и сорок из них, без сомнения, ринулись бы за Йеллена в огонь и воду. Бог его знает, почему так любили старика, ведь не только из-за его политических взглядов… Правда, этот старик с сомовьими усами не раз брал лопату из рук загрузчика, он не брезговал никакой работой… а во время разливки… трижды получал сильные ожоги.
Все это было известно Майру. В сущности же он придерживался того мнения, что все рабочие — одна шайка!
— Ну вот… — забормотал наконец мастер, — правда… старый Йеллен… но он определенно… большевик.
Высказав это, он с облегчением вздохнул.
— Вон его! — крикнул Штерц.
Майр уже держал в руках красный карандаш.
— Прошу тебя, Виктор… — не скрывая раздражения оборвал шурина Майр. — Оставим его пока, — решил он. — Со временем, конечно… За ним следует наблюдать.
— Господин мастер боится! — брякнул Чёфалви.
— Чего? — спросил Майр.
— У модельщиков вчера состоялось собрание…
— Видишь, Хуго! — не выдержал Штерц.
Майр искоса взглянул на него и лишь махнул рукой.
— Племянник этого Йеллена, Густи, первый заводила! — объявил Чёфалви. — Он болтал о забастовке, если завод будет возвращен… Густаву Бики — вот кому следует заткнуть глотку!
— Это правда? — спросил Майр.
Мар пожал плечами.
— Об этом вы мне не сказали ни слова, — с упреком начал Майр, но тут же осекся, не желая афишировать свои отношения с мастером. — Значит, Йеллен тоже был там? — спросил он затем.
— Он не был, — ответил Чёфалви. — Как раз вчера главный инженер отправил его в город принять партию железного лома, а иначе…
— Ну что вы тут мелете! — с раздражением перебил его Майр. — Хватит об этой старой развалине Йеллене! Через двадцать минут пришлите ко мне того… модельщика…
Мастер, озабоченный, вышел. Вышел и управляющий,
— Сюда зайдет молодой рабочий, — обратился к сыщику Майр, — будьте добры, не спускайте с него глаз…
По всей вероятности, его придется арестовать. Когда поведете его, будьте осторожны, чтобы рабочие не… в общем, никаких инцидентов…
— Прошу вас, положитесь на меня, — самоуверенно сказал сыщик.
Майр открыл портсигар и, взяв из него несколько сигарет «Dritte Sorte», сунул их в руки сыщика. Тот слегка поклонился и вышел в приемную.
Уладив таким образом дела, владелец завода продолжал сидеть в кабинете, словно паук в центре сотканной им паутины. Потом он пройдет по цехам. Честно говоря, мысль об этом немного коробила его.
Тут возвратился управляющий; он вошел, потирая руки.
— Сейчас явится, — сказал он.
Майр протянул ему второй листок, заранее наслаждаясь кислой миной, которую скорчит Чёфалви при виде его. «Не следует посвящать его во все дела», — думал Майр.
Именно так и случилось. Чёфалви даже рот разинул.
— Послушай, Хуго, ведь это чертовски скучно, — зевая, проговорил Юрко. — До каких пор нам тут торчать? Словно телохранители, уже не меньше двух часов…
— Сейчас, сейчас, — успокоил его Майр.
— Вот здесь… — запинаясь, проговорил Чёфалви, который никак не мог понять, почему в переданном ему списке как раз отсутствуют фамилии людей наиболее политически неблагонадежных.
— Этих выгнать немедленно, — сказал Майр. Потом поднял глаза на Чёфалви. — Вы, кажется, что-то сказали? — спросил он.
— Не-ет, — протянул управляющий, — ничего. Просто я думал…
— Благодарю вас, — холодно перебил его Майр.
Управляющий молчал. Ему сразу вспомнились все обиды, которые он претерпел за долгие пятнадцать лет от деспотичного шефа. Он попытался изобразить на лице улыбку.
Кругом в цехах уже ухали трамбовки, дробильная установка крошила железный лом, лязгал подъемный кран. Вырывавшийся из труб колеблющийся дым сделался густым и черным. Работа была в полном разгаре.
В первом литейном цехе, в этом необыкновенно высоком, крытом железом помещении длиной в двадцать восемь метров преобладающим цветом является черный — черным был пережженный литейный песок, лица и обнаженные торсы людей. На высоте двенадцати метров по почерневшим снизу и отполированным сверху рельсам, лязгая, передвигался единственный в цехе огромный подъемный кран; рельсы опоясали цех и доходили до большой вагранки и до второй, чуть меньшей. Эти печи стояли у стен, одна против другой, выпускными желобами к проходу.