Позволь мне верить в чудеса
Шрифт:
— Для тебя. Я не люблю сладкое…
Корней произнес, бросая на Аню короткий взгляд, делая глоток из своей чашки, а потом снова утыкаясь в телефон.
Она же вздохнула, опустила взгляд в пакет, зачем-то видя в обычном круассане что-то… Практически сказочное.
— Значит, зря эклеры покупала. Не знала, что вы не любите…
Сказала скорее себе, чем Высоцкому. Думала даже, что он вряд ли услышит. Но он услышал, замер на секунду, поднял взгляд от телефона сначала в пространство перед собой, потом снова вправо — на нее.
— Зря
Параллельно с тем, как говорил, Высоцкий поставил свою чашку с недопитым кофе на край стола, принимая входящий звонок…
И даже если Ане дико хотелось спросить, что он имел в виду — сделать это не смогла бы, ведь Корней вышел в коридор, уже с кем-то что-то обсуждая…
Когда Корней вернулся, Аня покончила с завтраком. Сидела уже за пустым столом, задумчиво глядя в окно. Туда же, куда любил смотреть он…
Мужчина остановился с противоположной стороны стола, положил на него руки…
Аня перевела взгляд сначала на них… И вроде бы поза такая же, как была вчера, когда он ее безжалостно «уничтожал», а теперь уже не кажется такой угрожающей…
— Ты подумала насчет моего предложения? — будто нехотя девушке пришлось переводить взгляд на мужское лицо. Высоцкий смотрел серьезно, немного склонив голову. Ане могло показаться, но он будто выглядел напряженным. А вот она… Абсолютно расслабленной.
Неожиданно для себя же вот сейчас поняла, что больше не боится. Совершенно.
— Вы имеете в виду квартиру?
— Да. Ее. Я не шутил. Если хочешь…
— Не хочу.
Аня мотнула головой, не давая договорить. Не сомневалась, что не шутил. Не сомневалась, что снял бы. Но… Решать же ей…
— Точно? — Высоцкий уточнил, немного щурясь, глядя будто еще более пристально. Аня интуитивно поняла — пытается разглядеть в ней сомнения.
— Точно. Если я вам не мешаю, я хотела бы остаться здесь.
— Ты мне не мешаешь. И я обещаю, что подобное больше не повторится.
— Я тоже. Обещаю.
Мужской и женский взгляд встретились. Оба серьезные. Пожалуй, впервые настолько хорошо понимающие друг друга. Пожалуй, впервые настолько на равных.
— Ты вольна жить, как считаешь нужным. Я тебя не ограничиваю. Но был бы благодарен, если…
— Все будет, как и было. Как было до вчерашней ночи. Я… Не планирую больше подобного.
— Я… Рад.
Губы Корнея дрогнули в улыбке первыми. Анины — следом. И вроде бы самое время вновь вспомнить все… Всколыхнуть в себе стыд и то же отчаянье, но их нет. Совсем нет.
— Что вы сказали Захару? — Аня задала вопрос, чуть склонив голову. Внимательно следила за реакцией Высоцкого и совершенно не удивилась, когда он скривился.
— Захар, значит? — и вроде как попытался сбить с толку, задавая встречный вопрос, но Аню сегодня сбить было крайне сложно…
— Захар. Что вы ему сказали? Мне нужно знать, чтобы…
— Только извиняться
Аня открыла рот, собираясь возразить… Но быстро закрыла, передумав. Потому что спорить с Высоцким — бессмысленно, да и… Не хочется.
— Но с меня можешь спросить.
— С вас? — Аня удивилась, немного нахмурилась…
— Если тебе есть, что мне сказать — говори. Это будет справедливо.
— Вам? Мне сказать нечего… То есть… То есть, я понимаю, почему вы…
Но стоило заговорить о главном, решительность Ани поубавилась. Пришлось останавливаться, делать глубокий вдох, набираться смелости и снова смотреть мужчине в глаза.
— Я вас прощаю.
Девушка произнесла, веря себе же безоговорочно. В отличие от Высоцкого. Который несколько секунд смотрел на нее серьезней обычного, потом кивнул, переводя взгляд на столешницу.
— А я бы не прощал. Прощать му*аков — плохая привычка, Аня…
— Почти как кофе натощак? — Корней говорил серьезно, Аня же… Зачем-то захотела перевести в шутку. Вспоминая одно из его многочисленных нравоучений… И он тоже вспомнил. Потому что на ее легкую полуулыбку ответил своей саркастичной.
— Чуть хуже.
— Ничего. Несколько плохих привычек — это не смертельно. Тем более…
— Что? — Аня замялась, успев практически передумать, но Высоцкий не дал, спрашивая довольно настойчиво.
— Тем более, что я поняла, почему… Зачем вы вчера так… Больно били, — не собиралась напоминать, но вспомнила сама, почувствовала укол в груди, скривилась.
— Зачем? — и это не скрылось от Высоцкого. Он снова вперил в нее взгляд, а лицо будто окаменело. Аня поняла — так выглядит Корней, понимавший, что ответ ему не понравится, но нуждающийся в нем. Потому что… Сам-то себе вряд ли смог бы ответить.
— Вы приревновали меня.
Аня поняла это уже утром. Сидя с кофе и слушая, как он беседует по телефону. Поняла, что Высоцкий… Может быть в миллион раз более умным чем она. Опытным. Дальновидным. Аккуратным. Дотошным. Логичным. Последовательным. Но в его жизни есть сфера, в которой он — абсолютные профан. Сердце для него — просто орган, качающий кровь. Чувства для него — табула раса. Любые. Он будто младенец, который испытывает, но не понимает, что… Почему тревожится, почему злится, почему… Почему отчаянно хочет сделать больно.
По незнанию. От бессилия. А это… Не повод затаить обиду и мстить. Это повод научить. Взять за руку и повести.
— Приревновал? — снисходительно отнестись к вопросу, вздернутой вверх брови и приподнятым в полуулыбке уголкам губ… Не усомниться в собственной теории, а будто получив еще одно ее подтверждение.
— Да. Приревновали. Вам… Вам не понравилось не то, что я нарушила правила. Вы сами понимаете, что реакция того не стоила. Вам не понравилось, что я была там… Не одна. Вы… Поэтому вот так…