Пpиключения Hиктошки
Шрифт:
— Поставь сейчас же на место! — орал коротышка. — Вот дура — так дура! Ну что за корова! Прямо кар-рррова — да и всё! Ты что, не понимаешь своей коровьей башкой, куда надо тянуть?!
Мышуня молча опустила машину обратно на землю, так что она аккуратно встала на колеса. Потом посмотрела на Врушу. Во взгляде ее читалось столько презрения, что Hиктошке стало стыдно за товарища. «Действительно, разве можно так ругаться?» — подумал он. Так же молча Мышуня развернулась и пошла обратно в коровник.
— Ну ладно, ладно! — позвал Вруша. — Чего ты... ну я же пошутил! Никакая ты вовсе не дура...
Но Мышуня не отвечала и больше не показывалась. Вместо
— Вы правы, простите, лапочки!
Братья так называли своих коров — лапочки.
— Простите, лапочки, это я сам виноват! Я же на сказал, куда тянуть...
Мышуня выставила в окошко свою огромную, словно грузовик, морду. В ее глазах можно было прочесть всё, что она в эту минуту думала о хозяине.
— Вот-вот! — говорил ее взгляд. — Сперва надо сказать, куда тянуть, а потом уже ругаться.
— Ладно вам... извиняюсь. Простите! — повторял Вруша.
Он зашел в дом, вынес оттуда кусок сахара размером, наверное, с самовар, и отдал Мышуне. Потом немного подумал и проворчал:
— А то самой нельзя было своей головой догадаться, что машина не для того, чтобы ее в небо поднимать.
Мышуня глянула на Врушу и, выплюнув сахар, скрылась в коровнике.
«Ну что с ней поделаешь — такая она у нас обидчивая», — словно бы говорили, потрясая выменем, Ласточка и Матильда. За ними вышла еще и Кисуня — и втроем они быстро сгрызли брошенный Мышуней сахар.
Машина завелась на удивление просто. Вообще-то, она даже не заводилась, а включалась, как газовая плита.
— Открывай этот кран, — сказал Вруша, и когда Hиктошка открыл, Вруша бросил в какую-то дырку под котлом горящую спичку. В железном брюхе машины что-то громко стукнуло. Из-под котла полыхнули длинные языки пламени.
— Сейчас молоко закипит — и поедем, — пояснил Вруша. — Ты садись за руль.
Пришлось подождать десять минут, пока закипело молоко. Наконец оно приятно запахло, машина запыхтела, и крышка котла стала подскакивать. Из-под нее повалил белый пар.
— Готово, — сказал Вруша. — Можешь ехать.
— А как же тут... — беспомощно развел руками Hиктошка. — Ни сцепления, ни коробки передач...
— А это называется «автомат». Жми на пар — да и всё тут.
— А что такое пар?
— Ну, это то же самое, что у газированного автомобиля газ — ясно? Вот эта педаль, тут она не «газ», а «пар» называется.
— А, понятно, — сказал Hиктошка.
Он слегка нажал на «пар». В моторе что-то задвигалось и так пронзительно заскрежетало, что Hиктошке захотелось заткнуть уши, но нужно было держаться руками за руль. Казалось, будто в мясорубке перекручивают железные котлеты. Машина резко дернулась, вдавив коротышек в сиденья, и помчалась вперед. Hиктошка едва успевал поворачивать квадратный руль, чтобы на что-нибудь не наехать. Как ни старался Hиктошка нажимать плавнее на «пар» — ничего не помогало. Стоило слегка прикоснуться ногой к педали — машина, словно дикий зверь, рвалась вперед, когда же он ослабевал нажатие на ничтожную долю — молокомобиль останавливался, как вкопанный, воткнувшись носом в землю, а Hиктошка стукался лбом о руль.
— О-ох! —взмолился Hиктошка после нескольких минут такой езды, — может, на сегодня хватит, а?
Но Вруша казался невозмутимым.
— Ничего, — успокоил он, нужно шатуны немного разработать, а там ровнее пойдет.
И правда, скоро скрежет прекратился. Мотор заработал ровнее, машину перестало дергать.
— Это сметанная смазка помогла, — сказал Вруша. —
Hиктошка дал еще пара, и, громко чавкая сметаной, машина покатилась по дороге в поле. Мотор был очень сильным. Они пускали машину то под гору, то в гору, чтобы проверить как следует ее ход. В гору она сильно пыхтела молоком, из-под крышки капота летели горячие сметанные брызги, но скорость была хорошая.
— Всё, можешь быть спокоен, — сказал Вруша. — До Цветограда долетишь быстрее, чем Баба-Яга на метле.
— Спасибо тебе, — сказал Hиктошка. — Без тебя я бы в жизни домой не вернулся.
И он крепко пожал вымазанную в сметане Врушину руку.
На следующее утро пришла пора прощаться. Hиктошка так подружился с Врушей, что ему не хотелось уезжать. А еще потому, что дождя уже не было и опять выглянуло солнышко. Когда Hиктошка думал о Цветограде и родном доме, и о коротышках, которые хоть его и совсем не замечали, а все-таки были ему родными, то ему очень хотелось ехать. Но Вруша, можно сказать, стал его первым настоящим другом. Хотя Hиктошка-то на самом деле думал, что друга зовут Правдюшей. Да, в сущности, не все ли равно, как его зовут? Главное, чтобы коротышка был хороший. «Только вот что, — думал про себя Hиктошка, — а считает ли он меня своим другом? Может, это мне только кажется, что мы друзья, а на самом деле нет?»
Все же Hиктошка решил ехать.
— Обязательно приезжай ко мне в гости! — сказал он Вруше.
— Конечно приеду! — ответил тот. А ведь мы знаем, что Вруша всегда врал...
Кроме канистр с молоком и сметаной, необходимых для заправки, Вруша нанес в машину еще целую кучу продуктов. У него сегодня с самого утра потели мочки ушей и ногти так и чесались — а это был верный признак того, что пришло время «закинуть вралинку».
— Тут сыр, — показал он на плетеную корзинку, закрытую тряпкой, в которой на самом деле лежала четвертинка крутого куриного желтка. А здесь бутылка с вишневым соком — смотри не разбей.
(Сок-то, на самом деле, был клубничный).
— В мешке огуречный и помидорный кружочки — там складной ножик есть, чтоб нарезать. Еще пюре из печеной морковки. Я его в фольгу завернул, чтоб не остыло.
По-настоящему в фольге было не морковное, а картофельное пюре. И никаких огуречных и помидорных кружочков с ножом, а вместо них в мешке помещалась огромная банка с нарезанной шляпкой маринованного гриба-лисички. Всем этим Вруша до отказа забил багажник молокомобиля.
И зачем Вруше понадобилось говорить на продукты, что они одно, когда они были совсем другое? Вруша и сам не знал. Просто в нем вдруг проснулось сильное желание врать. С утра ему этого вообще всегда больше хотелось, чем после обеда. Когда он называл Hиктошке совсем не те продукты, которые на самом деле лежали в сумках, ему становилось как-то легче. Вообще, можно было подумать, что Вруша собирает Hиктошку в путешествие на целый месяц.
— Зачем столько продуктов? Ты ведь сказал, что два часа ехать?
— Пригодится. Соседей своих накормишь.
Вруше снова ужасно захотелось поврать. Он сам стал себе противен, но ничего поделать не мог. Если Вруша долго удерживался от вранья, у него страшно зудели колени, потели мочки ушей и чесались ногти. А когда уж соврет — становилось намного легче.
«Как же все-таки мерзко врать тому, кто тебе доверяет, — горестно думал он. — Вот Hиктошка уедет, и опять вокруг никого не будет, кроме коров. Да еще и братца — моего отражения».