Пpиключения Hиктошки

Гeрзон Лeонид

— А не скажешь — мы на тебя нашу собаку натравим! — пригрозил Патрон. — Ну-ка, Булька, иди сюда!

В противоположность другим собакам своей породы, бультерьер Булька был очень добрым и абсолютно безобидным существом. Он даже пугать не умел.

— Булька, поди сюда, кому говорю! — снова позвал Патрон.

Булька подошел и зевнул, показывая огромные зубы.

— Подожди ты, Патрон, со своим Булькой, — остановил его Знайка. — Вечно ты пытаешься всего добиться насилием.

— А чем же еще этого негодяя пытать, как не насилием? Как от него правды добиться? Может, он нашего Hиктошку давно убил и съел, а теперь хочет

следы замести? Такие мерзавцы, как этот, никогда добровольно не признаются. Надо его Булькой укусить — только тогда он правду скажет.

Булька весело залаял и лизнул Врушу в лицо. Видно, почувствовал, что фермеру плохо, и решил его утешить.

— Зачем кусать? — задумчиво произнес Таблеткин. — Есть и другие средства...

— Что он говорит? — прошептал Правдюша. — Как убил? Ты что, убил этого... этого... коротышку?

— А иначе, где же он — если он здесь был, а теперь его нету? — насмешливо спросил Патрон.

Волосы на голове у Правдюши встали дыбом. Теперь они с братом сильно друг от друга отличались. Правдюша был бледный, как смерть, а Вруша — красный, как рак. Он всё открывал рот и всё пытался что-то сказать, но каждый раз передумывал и останавливался. Вруша никак не мог придумать, как ему всё объяснить брату и этим малышам из города. Умнее всего было бы, конечно же, сказать правду. Тем более, что Вруша Hиктошку не ел и даже не убивал, а наоборот — даже с ним подружился. Но Вруша не умел говорить правду.

— Как ты мог?? Как ты мог?! — сокрушался Правдюша. — Боже, и это мой брат, мой родной брат! Не могу поверить. Я всегда считал, что твое вранье не доведет тебя до добра, но чтобы ты докатился до убийства...

— И людоедства, — напомнил Торопыга.

— Что-то я не слыхал о случаях людоедства среди коротышек, — заметил доктор Таблеткин.

Правдюша схватился за живот, и Винтик вовремя успел подставить ему стул, на который тот прямо упал.

— Да стойте вы! — рассердился Знайка. — Замолчи, Торопыга, что вы с Патроном несете! Никого он не ел!

— Откуда ты знаешь? Логика? — злорадно поинтересовался Патрон.

— Нет, — грустно усмехнулся Знайка. — Интуиция.

И, не слушая больше остальных, он отвел Врушу в другой конец кухни. Там у братьев стояло большое железное корыто для стирки белья.

— Садись, — Знайка пододвинул Вруше перевернутое корыто.

Вруша послушно сел. Корыто лязгнуло и прогнулось под ним — такой Вруша был большой и тяжелый. Но сейчас он сам себе казался меньше всех — даже меньше этого низенького ученого коротышки.

— Я понимаю, что правду тебе говорить тяжело и больно. Не так ли?

Вруша горестно кивнул.

— Я у тебя этого и не прошу. Говори неправду, как привык.

Вруша снова кивнул.

— Коротышку звали Hиктошка?

— Нет.

— Он приходил, когда твой брат уезжал в Цветоград?

— Нет.

— Он сейчас на ферме?

— Да.

Вруша чувствовал, что врет плохо, но продолжал. Ему очень хотелось, чтобы коротышки узнали правду, но не мог же он ее прямо вот так взять — да и сказать!

— Пока из этих ответов мне всё ясно, — сказал Знайка. — Hиктошка здесь был, пока Правдюша уезжал в город, а теперь его здесь нет.

Вруша чувствовал себя ужасно. Это был какой-то бред. Он отвечал одно, а его понимали совсем наоборот. Но из его ответов узнавали правду. А ведь вранье — это как раз когда ты говоришь неправду и в нее верят. А иначе это не вранье,

а просто другой язык. В котором НЕТ обозначает ДА, а ДА — НЕТ. И вот теперь он, Вруша, говорит на этом странном, глупом языке. Значит, он не врет!

— Послушай, — сказал Знайка. — Ну разве тебе не жаль бедного Hиктошку? Ведь он пропал уже очень давно, и у нас о нем не было никаких вестей. Мы, можно сказать, мысленно его уже почти похоронили. И вдруг узнаем, что он жив! Но может быть, ему сейчас очень плохо, может, ему необходима помощь, может, он погибает?!

Глава двадцатая. РЕКА.

А Hиктошке и впрямь нужна была помощь. Да она была ему сейчас совершенно необходима! Оказалось, что крапивные заросли, в которые забрел Hиктошка, росли на самом краю обрыва. Блуждая в крапиве, он оступился — и скатился с крутого обрыва вниз, к реке. Хорошо, что ничего себе не сломал.

Hиктошка был очень грязный. Лицо закопченное. Волосы в сметане. Из-за кислого молока, которое пролилось из канистры ему прямо на голову, от волос пахло ужасной гадостью и никуда нельзя было деться от этого мерзкого запаха. А пенки... они были хуже всего.

Очень хотелось вымыться. Но дул такой холодный ветер, что даже застегнув джинсовую курточку на все пуговицы и замотавшись в шарф, Hиктошка все равно дрожал. К тому же ему сильно хотелось спать. Так хотелось — что вот прямо сейчас взял бы и упал в лужу и тут же уснул. Но лужа была мокрой и холодной. Hиктошка стал рассуждать, что ему лучше сделать: несмотря на холод раздеться и вымыться в реке или лечь спать. Но то ли от голода, то ли от ветра у него так сильно болела голова, что он ничего не мог придумать.

Возле берега плавала коряга, одним своим концом запутавшаяся в кустах. Hиктошка зашел на корягу и встал на четвереньки. Ему очень хотелось лечь прямо на нее и тут же уснуть. Но в животе урчало от голода. Налетевший порыв ветра брызнул ему водой прямо в лицо. Hиктошка поднял голову. В просвет между облаками выкатилась огромная желтая луна. Она осветила черный лес, и от лунного света деревья, непонятно почему, стали еще чернее. Но Hиктошка не хотел смотреть на лес, а смотрел только на луну. Голова болела, и мыслям в ней было очень тяжело. Hиктошка смотрел и смотрел на луну, и сам не заметил, как стал потихоньку выть. Сначала не громко, а потом громко. Он смотрел на луну и выл, а луна смотрела на него и, когда пролетал край облака, она словно моргала или словно убирала упавшую на свое желтое лицо прядь волос.

Hиктошка не помнил, сколько он так выл, а только вдруг он услышал, что ему кто-то отвечает. Он замолчал и прислушался. Из черного леса донесся ответный вой, а потом еще один — далекий, словно звал за собой куда-то. Мимо проплывал пень. С корнями, растопыренными в разные стороны, он был похож на большого черного осьминога. Hиктошка и сам не знал, что это пришло ему в голову, но только он взял да и прыгнул на пень. Это был пень от какого-то большого дерева, наверное, дуба. Пень был весь потрескавшийся и изъеденный насекомыми. В середине его было углубление, в котором почему-то было сухо. Hиктошка завалился в него. Сюда не доставал ветер. Hиктошка свернулся калачиком и подобрал под себя ноги, как креветка. Пень качало, и он плыл, неизвестно куда. Какое-то время головная боль и голод еще боролись между собой в его усталом организме, но потом, видимо, оба тоже устав, оставили Hиктошку в покое, и он наконец уснул.