Прах к праху
Шрифт:
– Как давно это у тебя? – спросил он.
– Почти неделю, – ответила я.
Он посоветовал специалиста с Харли-стрит и сказал, что необходимо поставить точный диагноз.
– Что же это? – спросила я. – Ты знаешь, да? Просто не хочешь сказать. Боже мой, неужели это рак? Ты думаешь, у меня опухоль?
– Квалификации ветеринара недостаточно для диагностирования человеческих болезней, девочка.
– Болезней. Болезней, – повторила я. – Так что это?
Он сказал, что не знает. По его мнению, у меня, возможно,
Я вспомнила любительский диагноз Криса.
– Защемление нерва?
– Поражение центральной нервной системы, Ливи, – пробормотал Крис.
Мне показалось, что на меня рушатся стены.
– Что? – переспросила я. – Центральная нервная система? Как это?
–Нейроны – это особые клетки, состоящие из тела, коротких отростков и одного длинного. Они передают импульс мозгу. Если они…
– Опухоль мозга? – Я схватила его за руку. – Макс, ты думаешь, что у меня опухоль мозга?
Он стиснул мою ладонь.
– В настоящий момент у тебя приступ паники, – сказал он. – Тебе нужно обследоваться и успокоиться. А пока, как там наша незаконченная шахматная партия, Кристофер?
Говорил Макс беззаботно, но когда он уходил в тот вечер, я слышала, что они с Крисом разговаривали на пешеходной дорожке. Я не разобрала ни слова, только один раз Макс произнес мое имя. Когда же Крис вернулся, чтобы взять на прогулку собак, я спросила:
– Он ведь знает, в чем проблема, да? И знает, что это серьезно. Тогда почему не сказать мне? Я слышала, что он говорил обо мне, Слышала, как он сказал что-то, вот и скажи мне, Крис. Потому что если ты не…
Крис подошел к моему креслу и на мгновение прижал к себе мою голову, я ощутила ухом тепло его ладони. Он покачал меня, как маленькую.
– Ежик, – проговорил он, – ты что-то поднял иглы. Макс всего лишь сказал, что попросит своих друзей позвонить их друзьям, чтобы тебя побыстрее принял этот врач с Харли-стрит. Я согласился. Мне кажется, это наилучший путь, а?
Я отстранилась:
– Посмотри на меня, Крис.
– Что? – Его лицо было спокойным.
– Он сказал тебе что-то другое.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что он назвал меня «Оливия».
Крис сердито покачал головой. Наклонился и легко коснулся моих губ. Он никогда не целовал меня раньше, и после больше никогда не целовал. Сухое, мимолетное касание сказало мне все, что я хотела знать. Я приступила к первому кругу хождения по врачам и обследований. Они начали с простого: проверили кровь и мочу. После этого перешли к рентгенам. Ознакомившись с результатами – я сидела в кресле у стола, в кабинете с такими богатыми панелями, что он казался декорацией к фильму, а Крис ждал в приемной, потому что я не хотела, чтобы он был рядом, когда я услышу худшее, – врач сказал только:
– Мы сделаем спинномозговую пункцию. На какое время вам назначить?
– Зачем? Почему вы не можете сказать
Он побарабанил пальцами, положив руки на неуклонно пухнувшую папку с результатами моих обследований.
– Извините, – сказал он, – но это необходимо.
– Но вы-то что считаете?
– Считаю, что необходима пункция. И тогда прояснится общая картина.
Люди с деньгами, вероятно, прошли бы эту процедуру в шикарной частной клинике, где коридоры украшены цветами, повсюду ковры, играет музыка. Я же воспользовалась услугами национальной системы здравоохранения. Лежа в требуемой позе – на спине, голова наклонена вперед, – я пыталась не обращать внимания на частый пульс, который, казалось, колотился в моем спинном мозгу, и отогнать дурное предчувствие, охватившее меня в то утро в постели, когда мышцы моей правой ноги вдруг начали подергиваться, словно жили своей собственной жизнью.
Последнее обследование состоялось несколько дней спустя в комнате для осмотра у того же врача. Там, усадив меня на стол, обитый мягкой, как ладошка младенца, кожей, он уперся рукой в мою правую ступню.
– Толкайте, – велел он. Я толкнула, как смогла.
– Еще раз. Я повторила.
Он жестом предложил упереться ему в руку теперь уже ладонью.
– Толкайте.
– С руками у меня все в порядке.
– Толкайте.
Я подчинилась.
Он кивнул, сделал какие-то пометки в бумагах в моей папке, снова кивнул, отвел меня в своей кабинет, сходил за Крисом.
Я почувствовала, что начинаю злиться, и спросила:
– В чем дело?
Вместо ответа врач предложил сесть, но не в кресла к столу, а на диван, над которым висела картина в темных тонах, изображавшая пасторальную сцену: высокие горы, река, массивные деревья и девушка с веткой в руке, пасущая коров. Как странно, что среди всех подробностей того позднего утра на Харли-стрит я помню эту картину. Я едва на нее взглянула.
Придвинув кресло, врач присоединился к нам. Мою историю болезни он пристроил у себя на колене, но так ни разу с ней и не сверился. Предложил нам воды из графина на кофейном столике. Крис отказался, я согласилась, так как в горле у меня пересохло.
– Судя по всему, у вас расстройство, называемое боковой амиотрофический склероз, – сказал врач.
Напряжение схлынуло, как вода, прорвавшая дамбу. Аллилуйя. Расстройство. Расстройство. Все же не болезнь. Не опухоль. Не рак. Слава богу. Слава богу.
Рядом со мной шевельнулся и подался вперед Крис.
– Амио… что?
–Боковой амиотрофический склероз. Это расстройство, поражающее двигательные нейроны. Как правило, сокращенно его называют БАС.
– Что мне принимать? – спросила я.