Практическая фейрилогия
Шрифт:
Прозвучал громкий сильный голос церемониймейстера:
— Элидир, король Неблагого двора, повелитель Зимы, Душа ночи, и Эдона, Сладкая смерть.
Марагдет, Маэнун и Тэрада встали и поклонились; я повторила за ними. Остальные придворные тоже склонились в почтительных поклонах. Казалось, мой поклон длится вечно, когда же появилась возможность выпрямиться, я сразу устремила взгляд на короля и Сладкую смерть. Она не слышала приказа короля о том, чтобы сбросить гламур, поэтому сияла ярко, затмевая всех.
Но меня вредный гламур уже не тревожил; я задалась
Глава 26
Сладкая смерть оказалась обладательницей нежно-золотистой кожи, темно-золотых глаз и золотых же волос; да вся она была золотая, как и Марагдет, и я получала удовольствие, разглядывая ее. По просьбе короля — по просьбе! — она тоже сбросила гламур. Элидир усадил ее на стул возле своего трона и представил нас друг другу.
— Впервые вижу друидессу, впервые вижу хаосницу, впервые вижу фейриолога, и впервые вижу столь очаровательную девушку, — произнесла она певуче, и мне показалось, меня окутало мягкое благоухающее облачко. Еще ни один сидхе не производил на меня такого светлого впечатления. Она воспринималась, как благая.
— Магари — самая приятная из людей, которых я встречал, — вставил Маэнун. — Когда я притворялся стариком, люди смотрели на меня с жалостью, когда являлся в истинном облике — теряли дар речи и целовали песок, на который я ступал. А люди, что приходили в холмы? Все они трепетали перед нами или так усердно пытались угодить, что становилось тошно. Магари же держится с нами на равных и ничего не боится.
— Магари нравится даже Файдкамену, — проговорил Элидир многозначительно. — Падрайг рассказал мне, что он откликается на ее слова мгновенно. В чем твой секрет, Магари?
Будь у меня павлиний хвост, он бы уже распушился от удовольствия. Учтивые фразы короля не радовали, колкий взгляд Марагдета настораживал, Тэрада помалкивала, зато слова Маэнуна и Эдоны грели душу. Сидхе не лгут, поэтому их восхищение настоящее.
— Вы мне по-настоящему интересны, — ответила я с заминкой. — Все вы — от божественных сидхе до самого маленького спанка. Фейриологи все такие, как я: мы на вас помешаны и видим иначе, чем другие люди. Поэтому холм так быстро отзывается мне. И… мне приятно ваше восхищение, но я его не заслуживаю.
— Какая подкупающая скромность, — протянул Элидир.
— Это не скромность, а объективность. Как фейриолог я не сделала еще ничего толкового, а мои деяния с силой хаоса и друидов случайны и оценивать меня по ним не стоит.
Сидхе переглянулись и заулыбались.
— Самый приятный человек, которого я встречал, — повторил Маэнун.
Я зарделась. Когда скажу бабуле, что тот самый Маэнун, спаситель Аранты, назвал меня самой приятной из людей, она наконец-то возгордится мной и перестанет называть дурындой и курицей. Хотя нет, не перестанет и добавит к этим обзывательствам еще одно: врушка.
— Подданные заждались, Сладкая Эдона, — проговорил Элидир, нежно глядя на певицу. — Они истомились по твоей
— Не буду боле мучить вас ожиданием, — заявила Эдона и, поднявшись, встала у края возвышения. Улыбнувшись, она обратилась к придворным: — Друзья мои, я открываю вам свое сердце, откройте же и вы мне свои сердца! Пусть моя песня наполнит их счастьем!
Богиня запела.
…Наверное, у меня примитивный вкус, не способный воспринимать прекрасное. Пока Эдона пела, я сделала не меньше десяти попыток распробовать, прочувствовать особенные переливы ее голоса, оценить его сладкозвучие и наполненность, но все попытки провалились: песня не показалась мне прекрасной или завораживающей.
На мой вкус песня забвения была унылой и скучной. И, хотя меня заверили, что далеко не всякий сидхе может исполнить эту песню, я сочла ее простой. Бери себе да тяни бесконечно «о-о-о-о», потом немного «а-а-а» и «и-и»… Однако же сама певица пребывала в экстазе, да и слушатели стояли обомлевшие, очарованные, плачущие…
Я оглянулась на короля; на его снежно-белых щеках заблестели слезы-льдинки. Шмыгал носом предводитель риоров, тихо плакала сумеречная дева, притих спаситель Аранты. Пикси и те плакали; их тельца то опускались, то поднимались в воздухе — как поднимался и опускался голос Сладкой смерти. Песня все тянулась и тянулась, и, хотя она была невероятно скучна, я слушала внимательно.
Были и те, кто не плакал. Эти сидхе стояли с отстраненным или восторженным видом, улыбаясь.
Эдона замолкла и, обессиленная, опустилась на стул. Элидир очнулся, стер с лица слезы и, откинувшись на троне, закрыл глаза, словно и его песня лишила всех сил.
Придворные теперь утирали слезы, кланялись королю и певице; сидхе, чье великолепие так поразило меня при входе, выглядели как захмелевшие неуклюжие создания. В зале появились эльфы-слуги, стали разносить вино в кубках.
На нашем возвышении кубки появились сами собой на выросших изо льда подставках.
— Мой король, — позвал Марагдет, и Элидир открыл глаза.
Поднявшись, он взял в руки кубок, стоящий на ледяной подставке прямо перед его троном, и поднял его вверх. Марагдет, Маэнун, Эдона и Тэрада тоже взяли кубки и встали. Встала и я, не забыв взять кубок.
— Веселитесь, боги! — призвал король. — Сегодня вам можно все!
Сказав это, он осушил свой кубок, при этом алые струйки вина пролились на его сияющие одежды, окрасили губы и подбородок. Я засмотрелись на Элидира: очень уж красиво и в то же время зловеще смотрелись алые потеки вина на его белом лице и одежде.
Вслед за королем остальные тоже осушили кубки, и я заметила, что все намеренно старались испачкаться вином, залить им свои наряды, лица, даже волосы. Я же осторожно пригубила из своего кубка и первый же глоток обжег меня, ошеломил ярким вкусом и магией. Не-е-ет, это было не сладкое приятное вино, которое принес мне в кубке галантный Багтен, когда мне стало плохо, это вино совершенно особенное, и мне однозначно не нужно было его пить… Я хотела вернуть кубок на подставку, но та внезапно исчезла.