Практически нормальная жизнь
Шрифт:
К отделу подходит пожилой мужчина, и нам приходится его пропустить. Харпер ведет меня к ящику с различными травами, собранными резинками в пучки. Все выглядит одинаково – зеленое и пушистое – однако она поясняет, что мы ищем базилик.
– Ты хоть как-то контактировала со своей мамой после ее отъезда? – спрашиваю я, вручая ей пучок базилика.
– Она присылает мне открытки ко дню рождения каждый год, – отвечает Харпер, когда мы направляемся в отдел макаронных изделий. – Правда к открыткам прилагает датские кроны вместо долларов. Их даже конвертировать не
– Ты поехала?
– Да… мама, эээ, живет в общежитии в Христиании с кучей другого народа, так что, на протяжении моего визита она либо рисовала у себя в студии, либо курила травку со своим двадцатидвухлетним бойфрендом. Я спала на диване, провонявшем кошачьей мочой.
– Хреново.
Харпер кивает, забирая с полки банку черных оливок.
– Хотя сам город мне понравился. Я самостоятельно съездила в Леголенд, купила там себе этот милый брелок. – Она свешивает свои ключи с пальца, демонстрируя брелок в виде желтой лего-утки.
– Ты ее ударила?
– Нет. – Ее нос морщится, когда она улыбается. – Но больше по ней не скучаю. – Мы останавливаемся перед прилавком с морепродуктами. – Закажи килограмм креветок. А я пока схожу за сыром и хлебом, и с покупками будет покончено.
Если бы Харпер попросила меня нырнуть в Мексиканский залив и наловить креветок голыми руками, я бы согласился. К тому моменту, когда продавец упаковывает мой заказ, она возвращается с длинным батоном и блоком твердого белого сыра, явно не похожего на ту переработанную оранжевую жижу, которую ел я. По-прежнему не имею ни малейшего представления, что буду готовить, однако выглядит впечатляюще. Слишком хорошо для Михальски. Слишком хорошо для моего отца.
– Значит, вы с папой живете вдвоем? – спрашиваю, пытаясь вообразить, каково бы было расти только с мамой. – Я удивлен, что он не женился повторно.
– Он ни с кем особо не встречался, – отвечает Харпер. – Но сейчас… не знаю. Папа проводит много времени, переписываясь по электронной почте с какой-то женщиной, с которой познакомился еще до встречи с мамой… Я чувствую себя странно из-за этого.
Она подталкивает тележку к кассе. Когда кассир заканчивает пробивать покупки, включая те, что лежали в корзинке Харпер, я оплачиваю чек.
– И что мне со всем этим делать?
– Я запишу рецепт для тебя.
– Ты могла бы зайти и…
– Думаю, ты справишься. – Наши взгляды пресекаются на мгновение, и я ищу хоть какой-нибудь намек. Хоть что-то. Но она опускает глаза, разглядывая свои вьетнамки со стеснительностью, которая убивает меня самым приятным образом. Харпер шутливо ударяет кулаком по моему плечу. – Приспосабливайся и превозмогай, морпех.
Я смеюсь. Хочу еще кое-что сказать, но ее лицо начинает принимать испуганное выражение, словно у олененка в свете фар. Такое ощущение, что она в любую секунду сбежит. Я отмыкаю машину и достаю блокнот (мама всегда хранит их на центральной консоли, независимо от того, какую машину на данный момент водит).
– Все просто, – говорит она, что-то записывая. – Обжарь помидоры, потуши креветки, отвари пасту, смешай ингредиенты вместе, потом посыпь тертым сыром сверху. Подай вместе с хлебом на тарелке.
– Звучит так, что только дурак не справится.
– Ну… – Харпер протягивает мне блокнот. – Ты же готовить будешь.
Мы просто стоим на парковке и смотрим друг на друга. Полуденное солнце подчеркивает золотые и красные отливы в ее волосах, веснушки у нее на носу. Меня вновь порывает поцеловать Харпер. Вместо этого протягиваю руку и легко дергаю прядь ее волос.
– Спасибо. Без тебя я бы ничего не смог сделать.
– Не стоит благодарности. – Она отмахивается, словно это пустяки, но я практически уверен, ее поступок что-то значит. Только вот не знаю, что именно.
***
Еще даже не выйдя из машины, слышу громкую музыку, доносящуюся из дома. Сначала думаю, что это Райан, но звучит не то несуразное поп-металлическое дерьмо, которое он предпочитает. Арета Франклин голосит про У-В-А-Ж-Е-Н-И-Е.
О-ой.
Я открываю дверь. Мама сидит на своем любимом месте за кухонным островком, возле ее локтя стоит бокал белого вина. Ее глаза припухли и покраснели.
– Ты в порядке? – спрашиваю, поставив пакеты с продуктами на стойку. – Что случилось?
Она выключает стерео, утирает нос рукавом старой потрепанной футболки, когда-то принадлежавшей мне. Мама носит старье только во время уборки.
– Я его выгнала.
– Что?
– Твоего папу, – говорит она. – Когда я проснулась, мы поругались по той же причине, по какой ругались весь прошедший год – мол, я такая ужасная и пренебрежительная, потому что жутко переживаю за тебя. Поэтому я отменила ужин с Михальски и сказала ему, чтобы шел туда, где провел прошлую ночь, пока с ним не свяжется мой адвокат.
– Ни фига себе, мам. Вот это смелость.
Что-то среднее между икотой и смешком вырывается у нее из груди, но затем ее глаза вновь наполняются слезами. Ох, черт. Хватит плакать.
– Я правильно поступила, Трэвис?
Было бы проще солгать, сказав "да". Мне все равно, останется отец или уйдет, но она его любит.
– Не знаю.
– Может, я сама во всем виновата. – Мама тянется к своему сотовому. – Может, мне стоит позвонить…
– Нет. – Я накрываю ее ладонь своей. – Папа должен сам решить, что для него важнее.
– Ты прав. Просто… Он ведь мой муж.
– Я знаю.
Она шмыгает носом.
– Ты купил продукты?
– Да, так что, давай, сделай музыку погромче, или еще чего… У меня все под контролем.
Мама приподнимает брови, отпивая вино, но не возражает. После чего снова включает Арету. Не так громко, как прежде, однако достаточно, чтобы нам не пришлось продолжать беседу. Это хорошо, потому что я не знаю, какими словами ее подбодрить.
– Тебе нужна помощь? – интересуется она.