Практика по брачному контракту. Магия не пригодится!
Шрифт:
Он выразительно коснулся пальцем моего лба и ушел. Я чувствовала растерянность и даже угрызения совести. Эдвин пытается сохранить мою тайну. Осталось понять, зачем. А есть еще Лоуэлл, который наверняка все понял. И может назначить плату за свое молчание.
С тяжелым вздохом я усадила Кетту на постель и принялась раздеваться.
Остаток дня прошел очень спокойно. Я попросила принести пару книг по целительству и с чистой совестью пролежала в постели до ночи. Эдвин не заходил ко мне, а ужин подали в постель. Компанию мне составлял Кетту. Шерсть
Ректор заглянул ко мне только на следующий день, после завтрака. Он запер дверь и остановился перед кроватью. Я подняла на него вопросительный взгляд. А он выразительно посмотрел на мой лоб и спросил:
– Ну что?
– Не просыпалась, – покладисто ответила я.
– Отлично, – кивнул Эдвин. – Лоуэлл так и не прислал гонца. Съезжу в Хэлмилэн, вернусь к вечеру. Будь осторожна.
После этого он ушел.
К обеду мне надоело лежать в постели, я прочитала книги и маялась бездельем.
Это случилось, когда я уже битый час глядела в окно с тоской. Огонь внутри вспыхнул с новой силой, пришла такая боль, что я рухнула на колени, а затем свернулась клубком на полу, пытаясь усыпить жар.
Через несколько минут меня отпустило. Кетту уже сидел рядом и поскуливал. Память тут же подбросила картины детства, которые я больше всего хотела забыть. Боль, жар, запах гари. Но у меня же печать, это не должно произойти снова!
Я кое-как соскребла себя с пола и, пошатываясь, побрела в ванную. Повернула кран и села под ледяную воду. Холода я не чувствовала – внутренний огонь продолжал сжигать меня. А печать… С ней тоже происходило что-то странное. Метка на лбу не появлялась. Кетту вспрыгнул на бортик ванной и прихватил мое запястье. А затем выразительно протянул к выходу.
– П-подожди, – попросила я, стуча зубами. – М-может быть, это п-поможет.
Но лисенок зарычал и снова потянул меня к выходу.
Словно в ответ на это внутри снова вспыхнула боль. Я едва успела перекатиться через бортик ванной. Когда очередной приступ закончился, Кетту снова отчаянно потянул меня прочь. И я поняла, что он прав. На следующем круге боли сгорит все. Такое уже случалось.
Мысленно проклиная отца и всех риспи вместе взятых, и наскоро вытерлась полотенцем и влезла в охотничий костюм. Я мучительно вспоминала, сколько у меня времени до следующего приступа. Час? Тогда я была слишком маленькой, чтобы хорошо это помнить.
Замирая перед каждым зеркалом и внимательно оглядывая лоб, я спустилась вниз. Кетту держался рядом, и у меня не было сил его прогнать. Седлать лошадь я приказала таким тоном, что никто не посмел меня ослушаться. И точно так же отказалась от сопровождения. Я видела, как тревожно переглянулись Сандро и Жак, но мне не перечили. Для проформы я взяла арбалет. Кетту вспрыгнул в седло, и я снова ничего не сделала. Только дала шпоры коню и вцепилась в поводья.
На этом жеребце мне не приходилось ездить. Но он оказался достаточно резвым и послушным. Мы
Когда жеребец остановился у берега реки, это стало неприятным сюрпризом. Здесь нет людей, и меня никто не увидит. Но мою силу точно почует кто-нибудь из риспи.
В этот момент внутри меня снова вспыхнул огонь. Каким-то чудом я смогла вылезти из седла и не разбиться. Новый приступ боли скрутил меня. Я лежала на берегу, задыхаясь от жара. Сквозь бешеный стук собственного сердца доносился встревоженный лай Кетту. Ему нельзя быть здесь, его тоже ищут.
Эта мысль была последней – в этот момент боль утянула меня в беспамятство.
В чувство меня привела печать. Я чувствовала, как магия моей матери борется с огненной элементалью, как заставляет ее отступить вместе с болью и жаром. На лбу пылала метка, было нестерпимо горячо. Но я успела и не сожгла дом вместе с его обитателями.
А в следующий миг я ощутила, что чьи-то сухие пальцы поглаживают печать.
Я резко открыла глаз и села, отбрасывая незнакомую руку. В ответ я услышала знакомый смех и поймала взгляд золотистых звериных глаз. Вот только на этот раз они принадлежали не зверю.
Передо мной сидела старуха в серых свободных штанах и рубахе. Седые волосы были заплетены в две косы, а с худого морщинистого лица на меня смотрели те самые глаза.
– Успокойся, девочка, все уже закончилось, – примирительно сказала риспи, и я поняла, что не ошиблась. Передо мной Амайя.
Я накрыла ладонью гаснущую печать и огляделась. Гора возвышалась на той стороне реки, и я не смогла сдержать вздох облегчения. Только после этого я осознала, что вокруг меня нет ни следа гари, а старуха находится не на своей территории.
– Что ты делаешь на нашей стороне реки? – подозрительно спросила я. – И почему выглядишь… так.
Амайя усмехнулась:
– На человеческой стороне можно и на двух лапах побегать. Почуяла тебя. Стало интересно, что здесь делает дочь Унэгэна.
Затем она снова потянулась рукой к моему лбу. Я попыталась отодвинуться, но старуха сжала мое плечо.
– Я ничего тебе не сделаю, девочка, – раздраженно произнесла он. – Хотела бы, еще в первый раз бы слопала.
Я позволила старухе дотронуться до своего лба. Она медленно гладила метку, и я почувствовала, как засыпает огненная элементаль, словно убаюканная этими прикосновениями.
Наконец, риспи убрала руки и посмотрела куда-то мне через плечо.
– Это твой? – спросила она.
Я оглянулась. Сначала я подумала, что риспи говорит про коня. Тот пасся в стороне, и не думая убегать. Но потом я увидела среди высокой травы черные уши. Кетту! Он же со мной.
Лисенок выскочил из травы и подбежал к нам. Но когда Амайя протянула к нему руку, оскалился и спрятался ко мне за спину.
– Как знаешь, – философски пожала плечами она.
– Вы знаете Кетту? – подозрительно спросила я.