Практика по фольклору

«Сказка о Короле-лягушонке или о Железном Генрихе» (Der Froschk"onig oder der eiserne Heinrich) — сказка братьев Гримм. Первая история в их сборнике, повествующая об испорченной королевне, которая не держит свои обещания и неблагодарна к лягушонку, который вытащил её золотой мячик, упавший в колодец. Лягушонок же чудесным образом превращается в прекрасного королевича. А его преданный слуга Генрих избавляется от сковывающих сердце металлических обручей. По системе классификации сказочных сюжетов Aарне-Томпсона имеет номер 440.

Студент спал. Студенту снился

сон. В общем-то, ничего поразительного. Да и само сновидение тоже, скажем так, не удивило. В основном, обилием в нем воды вкупе с неутоляемой жаждой. Знакомая картина?.. Вот и наш герой ушел с головой в глубокую с щербинами ванну, поразевал там рот в тщетных попытках глотнуть мутной теплой водицы, а потом вынырнул… Прямо напротив, закинув худые руки на борта, восседала профессор словесности, Бонна Мефель. Дама смерила ошеломленного парня взглядом и, скривив узкие губы, гаркнула:

— Пить меньше надо!!!

— А-а-а!.. Мать же твою… альма… матер… — а вот что, действительно поразило, так окружающий пейзаж, возникнувший сразу после экстренного пробуждения.

Хотя, «пейзажем» горы кособоких серых мешков и штабеля колыхающихся на размеренном ходу ящиков наречь смог бы лишь приятель студента, сильно склонный к сюрреализму. Но, в такой ситуации адекватностью блеснуть было сложно, и студент первым делом просто поскреб глаза — на мешках и ящиках тут же «проявились» сургучные печати, штампы и пришлепнутые бумажки с текстом: «Почтовое отделение № 2 г. Барщика», «Прилань, улица Первая, дом 4. Котороге Р. Особо ценное», «Кудищи, Карович Марте». И тому подобный географический разброд, в общей массе которого, как медень в горсти семечек порадовал: «деревня Круторечка, Овражная, 5, Е. Похлост» Парень выдохнул, собрал мозг в волевой кулак и… вскинув руки, завалился на спину. Сверху к нему радостно присоединилась одна из посылок.

— Да мать же…

— Проснулся?!.. Хе-е, сту-дент, — мужик в форменной фуражке, откинувший тент, не то данный факт констатировал, не то диагноз вынес. — Давай ко мне, на кОзлы. А то… сту-дент, — все ж, диагноз.

Парень скривился и, отбросив в сторону «дар свыше», полез на выход, подцепив по дороге за лямку собственную сумку…

Вид вокруг почтовой повозки, приткнутой к обочине тракта, «пейзажем» назвать можно было с уверенностью. Даже в сильно похмельном и не совсем адекватном состоянии. Парень с прищуром обвел глазами гуляющее под ветром васильковое поле, попытался удостовериться в наличии светила меж облак и зацепил взглядом скромный придорожный столб с табличкой. Коренастый почтарь, скрестив руки на груди, с интересом наблюдал за этим созерцательно-опознавательным процессом.

— Двадцать две мили, — вслух подумал студент. — Надеюсь, от Куполграда.

— Точно так, — хмыкнул в ответ мужик. — Что, совсем ничего?

— В смысле? — потер пульсирующий лоб парень. — А-а… Полный обрыв в памяти… Я сам… сюда?

— Неа.

— Нет? А кто меня сюда? И зачем? Просто прокатиться, на спор или по назначению? — огласил он пришедшие на ум версии. На что мужик оскалился уже во весь рот:

— Да-а. Умеют студенты… гулять. Затащили тебя вовнутрь двое, нисколько не краше. Назвали адрес. Деньги совали, но, я не взял.

— Почему?

— Почему? Да у меня у самого такой же… Тебе сколько лет?

— Девятнадцать.

— А моему — восемнадцать. И тоже — студент. В Бадуке, в горном лицее. И такой же… — окинул он «отцовским» взглядом помятую фигуру парня. — Так может и его кто-нибудь когда-нибудь подвезет. А ты давай, запрыгивай. Остальное — в пути. Дел еще выше Рудных гор… Имя то хоть свое помнишь? — бросил уже на ходу. — Если что, дружок твой тебя Ванчей называл.

— Ванчей? — замер студент, ухватившись за

боковушку сиденья. — Меня так лишь Марат зовет, действительно, друг. Значит, это он меня сюда засунул, — и шлепнулся рядом с почтарем. Тот же вновь хмыкнул:

— Не знаю, он мне не раскланивался. Как и второй. Я уже от главного почтамта отъезжал, как вы мне дорогу перегородили. Хотел кнутом пугануть, да тот, что тебя именовал, пробазлал чего-то про материю где-то витающую. А ты поддакнул, что мол «очень надо» и про жабу какую-то ядовитую добавил.

— Ма-терию?.. — а вот тут парня шандарахнуло во второй раз. И уже не посылкой, а внезапно вернувшейся памятью. — Materia vitae et mortis. «Вопрос жизни и смерти»… Мать же твою, альма матер…

«Альма матер» свою, Куполградский университет, Иван Вичнюк любил. И не сказать, что любовь эта была невзаимной. Хотя, пришла не сразу, а с опозданием примерно в год после зачисления юноши на первый курс историко-филологического факультета этого, самого уважаемого учебного заведения в стране. Просто, он тогда думал исключительно о другом. Точнее, «о другой». Исидора… Белокурая звезда с холодными, как тонкий ледяной хрусталь на воде глазами. Когда-то такое сравнение казалось Ивану даже возвышенным. Пока его приятель, тот, что сильно склонный к сюрреализму, не воссоздал данный «цвет» на бумаге. Полученный результат студента и ошарашил и явил причину выкатывания сиих глаз после оглашения «комплемента». Да, если уж совсем честно, что ничего у них не выйдет, Ваня понял достаточно скоро. И, хоть, благородный прокуратский кадет поначалу нарезал вокруг Исидоры довольно широкие круги, к концу первого курса диаметр их убавился до ярда. С ее снисходительного молчания. А Иван «третьим лишним» между ними так же благородно встревать не стал. А в итоге остался просто студентом историко-филологического факультета. Уже без своей холодной мечты, белокурой Исидоры. Которая кстати, вовсе забросив учебу, вскорости вышла за кадета замуж и укатила с ним, уже прокуратским рыцарем, на другой конец Ладмении. И все бы ничего, если б не… «жаба ядовитая». Профессор словесности, Бонна Мефель. Хотя, если уж, опять откровенно, то… а не надо было даму провоцировать. Или игнорировать. Или… да кто ее вообще разберет? Просто, не надо было и все.

Вот не пошло как-то у парня с древней словесностью. А из совсем уж архаичной латыни он с трудом запоминал лишь ругательства. К тому ж у госпожи Мефель по поводу мужчин было свое принципиальное убеждение (бражники, разгильдяи, ловеласы), которое Иван Вичнюк на протяжении трех лет регулярно подтверждал. Хотя, что касается последнего… Ну, нравился наш студент противоположному полу. Причем, без каких либо с его стороны потуг. В глазах ли его серых было дело, которые при улыбке лучились? Или в дерзком курносом носе? Впрочем, речь теперь совсем не о том… Непреклонная госпожа Мефель.

Апофеозом их с Иваном «принципиального» антагонизма стала фольклорная практика под кураторством вышеупомянутого профессора. Произошла эта оказия год назад, в конце второго курса, и была с предсказуемым блеском студентом Вичнюком завалена. Вот всем прокатило, а ему — нет. А не надо было. Хотя, стоит ли повторяться? Результат же сказался не сразу и поначалу всплыл как «большой вопросительный знак напротив», к середине третьего курса оформившийся таки, в длинный развесистый «хвост». Иван его наличие игнорировал, полагаясь на волю судьбы (несчастный случай с госпожой Мефель или резкую смену принципов). Однако неделю назад данная дама на «хвост» студента Вичнюка наступила своим квадратным каблуком. Момент был выбран стратегически верно — через месяц важный экзамен, открывающий прямой тракт на вожделенный дипломатический специалитет. А тут…