Практика по фольклору

Саринова Елена

«Фасад» Иван оценил — красивый. И сразу видно, «исторический артефакт». Со следами позолоты на витиеватой тесненной рамке и такими же полустертыми словами в центре. Естественно, тоже — на исходном языке:

— А что за язык то? — зачем то понюхал он книгу.

— О, генерацион де изель [7] , - закатила к потолку глаза госпожа Брэмс. Язык — немецкий. Великий язык ее авторов. У меня эту книгу лет семь назад слезно просила одна ваша преподавательница, истовая поклонница немецкой словесности. Но, я ей отказала.

7

«Поколение

ослов», на том же великом.

— Сдается мне, Бонна Мефель, — покачал головой студент.

— Точно, — всплеснула рукой дама. — Та еще… курва [8] .

А вот после такой «ласкающей душу» характеристики сама Примула Брэмс показалась нашему герою роднее всех родных и краше всех… крашенных. И он даже представил себе на миг, как возвратившись в Куполград, извлекает бесценный фолиант из сумки на свет божий. И как к нему тут же устремляются и хозяин антикварного магазина на Мраморной, господин Понский, и знакомый коллекционер, Дуда Гидорьян. И, конечно, госпожа профессор. Она заламывает свои худые руки, и молит Ивана вручить именно ей сей артефакт. За что угодно: хоть, под седло и галопом по всей столице, хоть публично отречься от всех своих убогих принципов, хоть…

8

В переводе с латыни на общеладменский: «Кривая линия».

— … господин студент! Вы с нами?

— Что?.. — и придет же такое на ум.

— Я спрашиваю, Бонна курирует вашу практику?

— Да, она самая.

— Да что вы говорите? — сверкнула глазами дарительница, а потом, опустив их на книгу, нежно провела ладонью по потрепанной корочке. — И как же она меня тогда просила… — и как же она это сказала…

Избитое литературное выражение «ночная тишь» в этом странном лесу никогда бы актуальным не стало. Если только уши заткнуть. Потому что за распахнутыми настежь окнами сейчас постоянно что-то ухало, крякало и уныло подвывало. Иногда, правда к местному «хору» присоединялись и более приличные звуки, к коим в этом месте можно было отнести ученый храп за тонкой комнатной стенкой. Но, Ивану Вичнюку на такие мелочи отвлекаться было некогда. Потому как он был чрезвычайно занят. Иван Вичнюк, под светом из двух магических шаров, любезно запущенных хозяйкой, переписывал сказки про отягощенных хтонизмом лягушек. «Лягушка и три бога», «Лягушачье счастье» и «Царевна-лягушка» уже подсыхали чернилами на другом краю стола. Оставались еще две, также выбранные с профессиональной скрупулезностью (по наименьшему количеству текста). А потом бы еще почитать и сам достойный труд и, возможно, даже проникнуться сутью… Очень бы хотелось… Если только время… Время…

— Да что там за канитель такая? — к уже привычному лесному разноголосью теперь отчетливо прибавился и тихий металлический скрежет. Иван встал из-за стола, потянулся и вышел на узкое подобие балкона. — Мать же твою… альма матер, — призрачный рыцарь в полном облачении, замер и отвесил студенту полновесный поклон. — А-а…

— Рот закрой.

— Что?

Стоящий рядом Фрош смачно зевнул:

— Рот, говорю, закрой. И не вздумай вступить с ним в беседу — потом до утра не отстанет.

— А-а, — скосился парень вниз, на торчащего в выжидательной позе призрака. — А кто это?

— Это? Герберт Лазурный, — скривился туда же малец. — Слышал про такого? — и еще бы он про такого

не слышал?! Да он про такого не только слышал — он такого изучал! И он за такого получал! И он бы сейчас этого такого… — Примула его надрессировала без разрешения помалкивать. А раньше вообще житья не было: придет и ноет.

— Что, и даже после смерти? — не хорошо прищурился на писателя студент-словесник. Тот в ответ недоуменно скривился. — Таких, видно… Кстати, а он чего здесь то делает?

— Так, Лазурный же. Назвал сам себя в честь соседнего леса. Видно, поэтому здесь и болтается, — уселся подросток на доски, свесив между перильных балясин босые ноги. — Говорит, что охраняет. Миссия у него. А еще к Примуле приставал со своими незавершенными произведениями.

— Да что ты? — шлепнулся рядом Иван. — Вот это… новости. Вот это тема для диплома, — сам себе удивился он. А что?.. А ничего — попробуй потом докажи подлинность первоисточника. Да эта же Бонна Мефель его вместе с призраком… — Жаль.

— Чего жаль? — не поворачиваясь, уточнил Фрош.

— Abiens, abi. Уходя, уходи… А где конь то его по кличке Призрак? Вот была бы компания: призрак Герберта Лазурного и его конь, дважды Призрак.

— Ага. Коня нам тут еще не хватало, — угрюмо хмыкнул подросток.

— Вам? — глянул на него студент. — Так ты ж, вроде, в столицу решил отсюда мотануть? У тебя там кто?

— В Куполграде? Родственники. Пора выходить в «большой мир», — произнес он совсем как взрослый. После чего Иван пригляделся к мальцу еще внимательнее. — Ты чего? — прищурил тот на парня свои голубые глазищи.

— Да так, ничего… Пора мне — скоро рассвет и выдвигаемся.

А потом встал и, бросив взгляд на тоскливо застывшую внизу фигуру, пошел назад к своим хтоническим лягушкам…

Глава 5

«…Получив с королевны обещанье, лягушонок нырнул в воду, опустился на самое дно, быстро выплыл наверх, держа во рту мяч, и бросил его на траву. Увидав опять свою красивую игрушку, королевна очень обрадовалась, подняла её с земли и убежала.

— Постой, постой! — крикнул лягушонок. — Возьми и меня с собой, ведь мне за тобой не угнаться!

Но что с того, что он громко кричал ей вслед своё „ква-ква“? Она и слушать его не хотела, поспешая домой…»

отрывок из «Сказки о Короле-лягушонке или о Железном Генрихе».

— Можно подумать, ты — первый столичный видарь, — Фрош поддернул на плече широкую сумочную лямку и с вызовом уставился на Ивана. Тот лишь вздохнул.

А и правда — какая ему разница, как это лесное недоразумение выглядит со стороны? Подумаешь, штаны по колено обрезаны (ведь подшиты же и чистые), и рубаха, завязанная на бедрах узлом, по всему остальному организму полощется корабельным парусом? Главное:

— Идти будем быстро. До ближайшей отсюда деревни — двадцать миль. Считай, наша сегодняшняя норма, — и вот теперь точно с пристрастием глянул на загорелые подростковые ноги. Точнее на то, во что они обуты. Фрош в ответ потер одной об другую:

— Ботинки — почти новые. Я их всего два раза надевал. Так мы идем или нет?

— Идем. Только…

Ну, вот странные все ж, отношения у этих родственных душ, с какой точки зрения не оцени. Если вспомнить, как его собственная ба… бабушка, вчера на рассвете Ванюшу дорогого провожала и сравнить с госпожой Брэмс… Она вообще, проснулась там, у себя наверху?

— Так мы идем или нет?

— Идем. Можно подумать, я — ее внук, — буркнул студент и направился в сторону вчерашней своей тропки.