Пращуры русичей
Шрифт:
– А ну стой, Надей! Погоди! – заорал пожилой незнакомец.
Парень с кистенём отпрянул: кучерявый, мордастый, лишь года на два постарше Даньши.
– Э-э-э! Голяш! И тебя касается! – закричал пожилой светловолосому, снова замахнувшемуся дубиной.
– Чего ждать-то? – разбойник зло сплюнул, но оружие опустил.
Только сейчас Даньша заметил четвёртого. Шагах в тридцати, из-за дерева с опаской выглядывал худой усатый мужик в кожаной куртке и высокой шапке. Даньша стоял на полусогнутых, выставив вперёд руку с ножом. Пожилой подошёл ближе, ведя Стригунка под уздцы:
– Никуда
Говоривший застыл на полуслове и в ужасе попятился.
«Этого не может быть. Тот же нос, губы», – Лейв не верил своим глазам. – Нас к конунгу послал, а сам… Да нет. Как бы он успел?“. Оба подручных: Надей и Голяш (так звали светловолосого) были готовы ринуться в бой, но без разрешения Лейва не решались. „Глаза сверкают, руки дрожат, понятное дело, напуган. Нет, точно не он, да и выглядит моложе. Хотя лицо…». Молодой всадник, остановленный на дороге, как две капли воды, был похож на княжича Лучезара.
***
В эту весну Даньша встретил семнадцатое лето. Крепкий и ловкий отроду, парень поднабрался сил с тех пор как умер отец, и мальчик поселился в доме его брата – кузнеца Валдая. С детских лет, приученный к труду, паренёк набирался опыта, да постигал всякую науку. Отца своего парень помнил хорошо. Молчалив и необщителен был Даньшин родитель. Пока два-три раза у него не спросишь, да не переспросишь, он слова не скажет. Хоть и угрюмый, да не сварливый. Видимо за то и прозвали его в народе Нелюдом. Подходило уж больно прозвище. Зато вот лицом и статью Нелюда природа не обошла. Многие девки да бабы на него заглядывались, да только впустую.
– Холодный он, точно ледышка, – говорили. – Счастья подле него никому не будет.
Холоден был Даньшин отец, да и помер от холода. Зимой за дровами в лес ушёл и не вернулся. Труп окоченелый в лесу нашли. А в чём причина, что домой не пришёл, так люди и не поняли.
А вот о матери своей Даньша и вовсе ничего не знал.
– Померла она, когда тебя рожала, – отвечал хмурый папаша, когда сынишка уж сильно его доставал. Вот и весь сказ.
После отцовой смерти жизнь Даньшина как-то веселей потекла. У кузнеца двое сынов, да две девки, так что и Даньше место нашлось. Никого не потеснил. Сам Валдай, нечета брату, весёлый мужик, хоть и жёсткий. Приёмыша от детей родных не ничем отличал, ни лаской, ни тумаком отцовским. Словом, всё честь по чести. Рос парень, не зная ни забот, как и все росли. Вот только о своих родителях так ничего и не знал до нужного часу.
Но всему своё время.
Как-то раз, подслушал Даньша бабские пересуды. Мол, молчун-молчун, а Даньшина мать-то у Нелюда не первая жена была. Вторую-то он так, без любви в дом привёл, а вот та, первая… Даньша навострил уши. Обидно ему стало, что о матери его так говорят. Бабы продолжали заливаться соловьями. Не всё понял парень, понял лишь, что грустил отец по той первой жене, оттого и руки на себя наложил. А вот что с ней стало? Куда подевалась?
И засела с тех пор в душе заноза. Долго он смурой ходил, всё из рук валилось, ни одно дело
– Невеей её звали, полюбовницу бати твоего. Мы тогда с соседями враждовали, с куршами. Отец твой из похода её привёл, полонянкой. Красивая баба была, хоть и дикая. Посилились они вдвоём в маленьком домишке, на самом отшибе, да так и жили, держась особняком. Жили парою, пока не народился у них младенец.
Даньша слушал дядьку с раскрытым ртом.
Не любили Невею люди, чужая и есть чужая, да ещё с таким мужем, от которого и слова не вытянешь. Да и она сама никого не жаловала. На всех как на зверей смотрела. А как родила ребёнка, так она не только на соседей, но и на мужа озлобилась. Лишь мальчика своего любила, души в нём не чаяла, баловала как могла. На мужа кричит, всем попрекает, а тот, молчун он и есть молчун, ни слова в ответ, всё терпел.
– Отец-то твой мне одному признался, что непростого роду та Невея была. Ну, я, да ладно. Тебе тоже скажу, – с важным видом сообщил Валдай. – Из племенной знати она, дочка княжья. Потому-то видно и не жилось ей средь люда простого. Ну, а потом пропала она, исчезла враз вместе с ребёнком. В ту пору в поселении дружинники новгородские останавливались. Может они Невею умыкнули, а может сама сбежала к куршам своим.
На этом кузнец и закончил свой рассказ.
– А про мать-то мою скажи. Она-то кто была? – дрожащим голоском пролепетал Даньша.
– А что мать? Простая девка. Вон там дом их стоял, – кузнец указал на оголённый пустырь. – Сгорела их хата, вместе со всей семьёй. Мать твоя только и выжила. Нелюд её из пламени бездыханную вытащил, так она к нему и привязалась. Другой бы глядишь прогнал, а этот молчит и молчит. Потом забрюхатела она, а при родах померла. Вот вы вдвоём и остались. Отцу твоему до тебя дел-то мало было. Он всё по Невее пропавшей печалился, до тех пор пока в лесу не сгинул, тут-то мы тебя к себе и забрали.
Такая вот история.
4
– Вы кто? – парень с испугом глядел на Лейва и его людей. – Дорогу дайте! Чего я вам сделал?
«И голос не похож», – варяг и вздохнул с облегчением.
Видя, что напавшие на него люди в раздумьях, Даньша дёрнулся к коню, но Лейв преградил дорогу:
– Не спеши. Иль, горит?
Голяш и Надей тут же шагнули вперёд, но Лейв глянул на них строго:
– Расскажи, кто таков, да куда спешишь, может и отпустим.
Даньша видя, что деваться некуда, опустил нож. Он тяжело дышал, руки тряслись:
– Коня отдайте. Не мой он.
– Украл?
Даньша вспыхнул:
– Да, ты, что? Старостин это жеребец, он сам мне его дал, чтобы я в город ехал, князя предупредить.
– Предупредить, о чём?
Даньша наморщил лоб: «Этот, старый – вылитый варяг, и говор у него странный. Да и помощники его… Рожи разбойничьи».
– А вы сами-то кто?
– Мы из княжьего услужения, – уверенно заявил Лейв.
– Не похожи вы на дружинников.
– А то, ты их видал, дружинников? – встрял в беседу Голяш.