Правда фронтового разведчика
Шрифт:
Бои за этот город шли непрерывные и жесточайшие. Болотистые и лесистые подступы к городу с востока не позволяли нашим перебросить танки и артиллерию. И бросали туда лучшие части. Была даже спланирована операция по освобождению города совместно с партизанскими отрядами. И зимой 1942/43 года партизаны захватили-таки город! Но регулярные части на подмогу своевременно не подошли. Операция была сорвана. Напоминает сейчас об этом только памятник героям-партизанам и их командиру Зиновьеву в центре Холма.
Холм — город древний, пращуры умели выбирать места, удобные для обороны. — на возвышенном берегу у слияния Ловати и Куньи, с востока и юго-востока — открытая болотистая местность, малопригодная для наступления на город. Оборонять Холм было легче, чем брать его в сорок четвертом. Немцы здорово укрепились, и все попытки
Понятие «город» оставалось только на карте. Чудом держались среди руин лишь церковь в центре города вблизи моста и остов двухэтажного кирпичного здания. Остальное пространство представляло собой траншеи, фундаменты бывших зданий, землянки, ходы сообщений. «Крепость Холм» сдаваться не собиралась, немцы укрепления наращивали. История обороны немцами укрепленного города — особый эпизод боев на Северо-Западном фронте.
А события начала 4З-го года развивались для наших войск на этом направлении не самым героическим образом. Немцы вывели своих через Рамушевский коридор, причем преимущественно личный состав, бросив технику, обозы, архивы и прочее. Наши этот отход проворонили, ушедшие немецкие части от преследования оторвались и т. д. и т. п.
Тем не менее в СМИ сообщалось о том, что нами разгромлена окруженная группировка. Как мы писали выше, провалилась и попытка взять штурмом Старую Руссу в августе 43-го. Операцией командовал маршал Тимошенко. Потери были огромными.
К концу 43-го после жесточайшего Курского танкового сражения, после выхода наших к берегам Днепра становилось все более очевидным, что немцы готовят отход на линии Ленинград — Холм по всему фронту. А поскольку угроза для Москвы уже миновала, фронт несколько ослабили. И если на участке Холм — Старая Русса стояли две, а временами и три армии, то к январю 44-го там осталась лишь одна стрелковая бригада. И вот в первых числах января 44-го 26-ю дивизию, как наиболее боеспособную, перекинули в район Холма, чтобы не допустить отрыв немцев от преследования при отходе из города, а отход был уже неизбежным. Передислокация дивизии на новые рубежи была неспроста — готовился прорыв блокады Ленинграда. И немцы тем более цеплялись за этот участок фронта.
Дивизию растянули на 35 километров, 312-му полку досталось 12 километров прямо напротив Холма. Оборонительный рубеж полк занял в двух километрах северовосточнее и восточное города. Западнее, на левом фланге, стоял другой полк дивизии, на правом — строительный батальон, приданный 3 12-му полку, оборонял участок труднопроходимой местности.
На новом месте все надо было начинать сначала. Лейтенант Бескин взялся за дело.
Достоверных сведений о состоянии нейтралки, переднего края немцев, об их огневой системе получить не удалось, даже минные поля были нанесены весьма приблизительно. В документах сменяемых частей, которые туг держали оборону до прихода 26-й дивизии, было все что угодно, кроме свежих данных. Сразу встала задача номер один — интенсивная разведка, выяснение огневой системы, объективной картины немецкой обороны города, состояния переднего края.
Надо было разобраться со своими минными полями, отфиксировать минные немецкие поля, нафаршированные в том числе минами, которые нельзя было обнаружить в снегу, — маленькими пластиковыми баночками, как из-под вазелина, со взрывчаткой. Огневая система немцев не была полностью раскрыта, они не выдавали ее ведением огня. Вообще их оборона была организована очень грамотно. В архиве у Игоря до сих пор лежит карта раэведобстановки тех дней — результат его работы. Карта чудом сохранилась в делах полка. Разведка в те дни вела интенсивный поиск. На западной окраине города, расположенного как бы по дуге реки, разведчиками Бес-кина был сооружен отличный, хотя и очень рискованный НП — наблюдательный пункт,
В один из первых поисков, учитывая срочность и важность задачи, полезли сразу — случай исключительный — начальник разведки полка капитан Жила и Игорь — теперь командир взвода разведки. Как назло, их обнаружили, да в самом неподходящем месте — на плоской, как тарелка, полянке, где не только ложбинки — кустика, травинки не было, за которую можно было бы спрятаться. Под пулеметными очередями распластались, вжались в снег, как могли. Краем глаза через залепленные снегом очки Игорь увидел, как накрыл их на фоне темного неба веер грассирующих пуль, прижав стелющимся огнем, хотелось стать плоским, как можно тоньше. Как ни вжимались в снег, все-таки зацепило: капитану Жиле пулеметной очередью прошило ватник над поясницей. Товарищи по группе попытались оттащить его назад по тропе за ноги, но он странно задергал ими, замычал. На узкой тропе за несколько секунд, пока немцы перезаряжали пулемет, успели развернуть капитана и потащили его за руки. Выползли все живые.
У капитана под ватником разрывная пуля оставила только небольшую царапину, но контузила позвоночник, спинной мозг. Отнялась нижняя часть тела — ноги, мочевой пузырь и прочее, ранение было непростым. К своим его вытащили, сдали медикам. Из госпиталя от него пришла срочная записка — необходимы задокументированные данные об обстоятельствах ранения, тем более что при отправке из полка, чтобы снять боль, подбодрить, дали раненому хлебнуть спирту. В госпитале заявили, что. может, это и не ранение вовсе, а по пьянке в драке ему оглоблей заехали. Бывали и такие «медики». Пришлось писать акты, срочно выручать однополчанина.
М. Сцевола — Н. Мацина
Пару недель Игорь совмещал в одном лице начальника разведки полка, командира взвода разведки и полкового переводчика, причем не в самый спокойный период жизни полка.
К концу января — началу февраля, когда полк освоился на новом месте, осмотрелись и разведчики. Удалось выследить одно место, где часовой ходил в окопе неполного профиля — по пояс. Такой путь был у него на расстоянии метров двадцати. Решили не упускать возможности и взять «языка». Игорь был в группе обеспечения, которая проделывает проход в заграждениях и минных полях, а потом, пропустив группу захвата, рассредоточивается по сторонам, обеспечивая возвращение группы захвата, и прикрывает отход, если немцы ринутся выручать своего, восстанавливает заграждения, ставит мины — на нашей уже стороне. Старшим группы захвата был сержант Николай Мацина, давно воевавший в полку, в разведке. Все были в белых маскхалатах, автоматы обмотаны бинтами, даже оправу очков Игорь в таких случаях обмазывал зубной пастой.
Ночь выдалась на редкость лунная, тихая, морозная. Группа Мацины ползла аккуратно, бесшумно и передвигалась только тогда, когда немецкий часовой поворачивался спиной к ним. Пять человек группы захвата подползли к окопу уже метров на двадцать, Игорь со своей группой находился от них метрах в тридцати. Когда немец поворачивался в их сторону, все замирали, опускали головы пониже и старались сдерживать дыхание, чтобы даже парок изо рта не выдал случайно, но все же немцу что-то почудилось, он остановился, насторожился, чувствуется — занервничал. Постоял-постоял, вглядываясь в белое освещенное луной пространство, даже наклонился, приглядываясь к сугробам впереди. Что там? Только ли сугробы? Присел, прислушиваясь, наконец, снял карабин с плеча и на всякий случай пальнул по сугробу перед окопом. Пуля свистнула сквозь сугроб, снег вспорхнул, часовой успокоился, вскинул обратно карабин на плечо, спокойно зашагал. В этот момент на него и набросились: на голову мешок из-под муки — испытанный прием, пленный уже и не вскрикнет. Потащили. Все вроде благополучно, бесшумно завершилось, проход закрыли, отползли.