Правда о деле Гарри Квеберта

Диккер Жоэль

Это история о родителях, которые не желали знать правду о своем ребенке.

Это история о богатом наследнике, который в молодости был негодяем, разрушил мечты одного юноши и с тех пор был одержим угрызениями совести.

Это история о человеке, который мечтал стать великим писателем и которого постепенно подтачивало собственное честолюбие.

На рассвете 30 августа 1975 года перед домом 245 по Террас-авеню остановилась машина. Лютер Калеб приехал попрощаться с Нолой. Он был в смятении. Он уже не понимал, любили они друг друга или ему это только приснилось; не знал, действительно ли они писали друг другу все эти письма. Но он знал, что Нола и Гарри решили сегодня сбежать. Он тоже хотел уехать

из Нью-Гэмпшира, сбежать подальше, подальше от Стерна. Мысли его путались: человек, вернувший ему вкус к жизни, оказался тем же, кто эту самую жизнь ему поломал. Это был кошмарный сон. Но теперь ему было важно одно: завершить историю любви. Он должен был передать Ноле последнее письмо. Он написал его почти три недели назад, в тот день, когда услышал, как Гарри и Нола говорят об отъезде. Он поскорей закончил книгу и даже отдал оригинал рукописи Гарри Квеберту: ему хотелось знать, имеет ли смысл ее публиковать. Но теперь ничего не имело смысла. Он даже решил не забирать назад текст. У него оставалась машинописная копия, он красиво переплел ее, для Нолы. В тот день, в субботу, тридцатого августа, он положил в почтовый ящик Келлерганов свое последнее письмо и рукопись — чтобы Нола не забывала его. Какое название дать этой книге? Он не знал. Книги никогда не будет, к чему ей заглавие? Он лишь написал на обложке, желая ей счастливого пути: «Прощай, милая Нола».

Припарковавшись на улице, он ждал восхода солнца. Ждал, когда она выйдет. Он просто хотел убедиться, что книгу найдет она, а не кто-то другой. С тех пор как они стали переписываться, почту всегда вынимала она. Он ждал; старался, как мог, не попасться никому на глаза: никто не должен его увидеть, особенно эта скотина Тревис Доун, иначе он ему устроит веселье. Хватит с него побоев, на всю жизнь натерпелся.

В одиннадцать она наконец вышла из дому. Как всегда, огляделась по сторонам. Она так и светилась счастьем. На ней было восхитительное красное платье. Она кинулась к почтовому ящику, улыбнулась, увидев письмо и пакет. Поскорей прочитала письмо и вдруг зашаталась. И в слезах убежала в дом. Они не уедут вместе, Гарри не будет ждать ее в мотеле. Его последнее письмо было прощальным.

Она укрылась в своей комнате и в горе упала на кровать. Почему? Почему он ее отвергает? Зачем он уверял ее, что они всегда будут любить друг друга? Она пролистала рукопись: что это за книга, ведь он никогда о ней не говорил? Слезы капали на бумагу, оставляя пятна. Это были их письма, в книге были все их письма, и последнее тоже, им книга и кончалась: он с самого начала ей лгал. Он не собирался бежать с ней. Она так плакала, что у нее заболела голова. Ей было так плохо, что хотелось умереть.

Дверь тихонько открылась. Отец услышал, что она плачет.

— Что случилось, моя дорогая?

— Ничего, папа.

— Не говори «ничего», я прекрасно вижу: что-то случилось…

— Папа! Мне так грустно! Так грустно!

Она бросилась преподобному на шею.

— Не подходи к ней! — вдруг крикнула Луиза Келлерган. — Она недостойна любви! Не подходи к ней, Дэвид, слышишь?

— Перестань, Нола… Не начинай опять!

— Замолчи, Дэвид! Ты жалок! Ты не способен действовать! Теперь мне придется закончить работу самой!

— Нола! Небом тебя заклинаю! Успокойся! Успокойся! Я тебе больше не позволю себя обижать.

— Оставь нас, Дэвид! — взорвалась Луиза, резко оттолкнув мужа.

Он бессильно отступил в коридор.

— Поди сюда, Нола! — кричала мать. — Поди сюда! Вот я тебе покажу!

Дверь закрылась. Преподобный Келлерган окаменел. Он мог только слышать через стену, что происходило внутри.

— Мама, пожалей меня! Перестань! Хватит!

— Нет уж, получай! Вот что делают с девочками, которые убили свою мать.

Преподобный бросился

в гараж и включил проигрыватель на полную громкость.

Весь день в доме и вокруг гремела музыка. Прохожие неодобрительно поглядывали на окна. Некоторые обменивались понимающими взглядами: все знали, что происходит в доме Келлерганов, когда там звучит музыка.

Лютер не тронулся с места. Сидя за рулем «шевроле», незаметного среди машин, рядами выстроившихся вдоль тротуаров, он не сводил глаз с дома. Почему она плачет? Ей не понравилось письмо? А книга? Она ей тоже не понравилась? Почему слезы? Ведь он так старался. Он написал ей книгу о любви, от любви не надо плакать.

Он ждал до шести часов. Он не знал, то ли ему ждать, пока она выйдет снова, то ли позвонить в дверь. Он хотел ее видеть, сказать ей, что не надо плакать. И тут увидел, как она появилась в саду — вылезла через окно. Оглядела улицу, проверяя, не видел ли ее кто, и, таясь, пошла по тротуару. Через плечо у нее висела кожаная сумка. Потом она побежала. Лютер включил мотор.

Рядом с ней остановился черный «шевроле».

— Лютер? — удивилась Нола.

— Не плафь… Я профто прифел тебе фкавать, фто не надо плакать.

— О, Лютер, случилась такая грустная вещь… Увези меня! Увези!

— Куда ты идефь?

— Подальше от всех.

Не дожидаясь ответа Лютера, она уселась на переднее сиденье.

— Вези меня, мой славный Лютер! Мне надо попасть в мотель «Морской берег». Не может быть, что он меня не любит! Мы любим друг друга так, как никто никогда не любил!

Лютер повиновался. Ни он, ни Нола не заметили, что на перекрестке появилась патрульная машина. Тревис Доун в очередной раз проезжал мимо дома Куиннов, выжидая, пока Дженни останется одна, чтобы подарить ей шиповник, который он нарвал. В недоумении он смотрел, как Нола садится в какую-то незнакомую машину. За рулем был Лютер, он его узнал. Тревис пропустил «шевроле» вперед и немного погодя двинулся за ним: нельзя было упускать его из виду, но и садиться на хвост не стоило. Ему очень хотелось выяснить, почему Лютер все время торчит в Авроре. Следит за Дженни? Зачем он куда-то увозит Нолу? Задумал какое-то преступление? По пути он взялся было за микрофон радиосвязи — вызвать подкрепление, чтобы точно задержать Лютера, если тот будет сопротивляться. Но сразу спохватился: ему не хотелось связываться с коллегами. Он хотел все уладить по-своему. Аврора — город спокойный, пусть таким и остается, уж он постарается. Он проучит Лютера так, чтобы на всю жизнь запомнил. Чтобы больше ноги его здесь не было. И он снова подумал: как Дженни могла влюбиться в это чудище?

— Так это ты писал письма? — возмутилась Нола, выслушав объяснения Калеба.

— Да…

Она вытерла слезы тыльной стороной руки.

— Лютер, ты с ума сошел! Нельзя воровать у людей почту! То, что ты сделал, это дурно!

Он пристыженно повесил голову:

— Профти… Мне было так одиноко…

Она дружески положила руку на его могучее плечо.

— Ладно, Лютер, это не страшно! Ведь это значит, что Гарри меня ждет! Он ждет меня! Мы уедем вместе!

От этой мысли они просияла.

— Тебе повевло, Нола. Вы любите друг друга… Вначит, вы никогда не будете одиноки.

Теперь они двигались по шоссе 1. Проехали поворот на Гусиную бухту.

— Прощай, Гусиная бухта! — воскликнула счастливая Нола. — Ты — единственное место здесь, которое я буду вспоминать с радостью!

Она засмеялась. Просто так, без причины. И Лютер засмеялся тоже. Они с Нолой расставались, но расставались по-доброму. Вдруг они услышали позади вой полицейской сирены. Они подъезжали к лесу, а именно здесь Тревис решил перехватить Калеба и задать ему урок. В лесу их никто не увидит.