Правда о деле Савольты

Мендоса Эдуардо

— Да, нелегко вам, — проговорил Леппринсе. — Вас можно понять, но какое это имеет отношение к нашему делу?

Помню, в тот вечер Пахарито де Сото дожидался меня у дверей конторы. Долоретас и Серрамадрилес издали поприветствовали нас и направились к трамвайной остановке. Пахарито де Сото дрожал от холода, засунув руки в карманы пиджака, в своей клетчатой шляпе и жиденьком кашне. Пальто у него не было. Не прошло еще и двух часов, как я расстался с Тересой в его доме. «Но жизнь… — это сплошная карусель», — вспомнил я слова Кортабаньеса. Мы шли с ним по Гран Виа, а потом сидели в садах Королевы Виктории Эухении. Пахарито де Сото рассказывал мне

об анархизме, и я признался ему, что недостаточно глубоко разбираюсь в анархизме.

— А тебя это интересует?

— Конечно, — ответил я, скорее чтобы доставить ему удовольствие, чем искренне.

— Тогда пойдем. Я отведу тебя в одно занятное местечко.

— А это не опасно? — воскликнул я обеспокоенно.

— Не бойся. Пойдем.

Мы пошли вверх по Гран Виа и по улице Арибау. Пахарито де Сото ввел меня в книжный магазин, где никого не было, кроме молоденькой продавщицы, которая читала книгу, стоя за прилавком. Мы миновали ее, не поздоровавшись, и очутились в просторном помещении, заставленном двумя рядами книжных полок. Здесь хранились, главным образом, старые, потрепанные, пожелтевшие книги. В центре комнаты полукругом стояли стулья возле кресла, в котором сидел старик с длинной седой бородой, в черном, сильно поношенном, замусоленном костюме, лоснящемся на коленях и локтях. Он говорил что-то сидевшим вокруг мужчинам, разным по возрасту и, судя по всему, из бедного сословия, и единственной женщине, уже пожилой, с рыжими волосами и бледной веснушчатой кожей. Мы встали позади стульев и прислушались к тому, что говорил старик.

— Я никак не мог предположить, — говорил он, — и, признаюсь, заблуждался, что тема моей беседы третьего дня вызовет столь бурную полемику и столь разноречивые суждения не только среди вас, но и среди многих других. Я хотел развить эту тему, но в нашем узком кругу, как нечто сугубо внутреннее, не делая ее достоянием всех членов партии, а только тех, кто разделяет наши взгляды и тревоги и в любую минуту готов поддержать. Возможно, кто-нибудь еще упрекнет меня в том, что интерес к теме моей беседы уже сам по себе достаточно убедительно и неопровержимо доказывает мою вину. Я придерживаюсь иной точки зрения, хотя и готов признать свои ошибки, а их у меня немало. И если я позволю себе говорить в таком тоне, который кое-кто из вас может счесть претенциозным, то я так поступаю не случайно. Я абсолютно уверен в том, что обсуждение внутренних проблем анархизма гораздо важнее тех ошибок, которые я, возможно, допускаю в своих суждениях, довольно смелых, не отрицаю, но высказанных мною с определенной целью.

Прислонясь спиной к дверному косяку и держа в руках бокал, Леппринсе молча наблюдал за тем, что происходило в зале. Гости, стесненные размерами зала, давно уже вышли за его пределы. Из вестибюля доносились голоса и смех. Несколько слуг раздвинули деревянные перегородки, отделявшие вестибюль от зала, образовав, таким образом, одно громадное помещение, залитое морем огней.

— Здесь, наверное, не менее двухсот человек, не правда ли? — сказал мне Леппринсе.

— По меньшей мере.

— Существует искусство, — продолжал он, — а, может быть, наука, называемая «отбором путем восприятия». Знаешь, что я имею в виду?

— Нет.

— Умение увидеть среди прочего то, что больше всего тебя интересует, понимаешь?

— По своему желанию?

— Осознанно или бессознательно, не имеет значения. Я назвал бы это двойственным чувством восприятия. Окинь беглым взглядом гостей и скажи, кого ты увидел первым.

— Клаудедеу.

— Вот видишь? При равных условиях он попался тебе на глаза раньше других. Почему? Благодаря своему

росту, что указывает на зрительное восприятие. Но разве только поэтому? Нет. Ты уже некоторое время наблюдаешь за ним, разве не так?

— Может быть, — согласился я.

— Ты не веришь в легенду.

— «Человека железной руки»?

— Прозвище — только часть легенды.

— Возможно, факты — тоже часть легенды, а в таком случае…

— Продолжим наш эксперимент, — перебил меня Леппринсе.

Д. На вчерашнем заседании вы признали, что предприняли самостоятельное расследование. Вы подтверждаете это?

М. Да.

Д. Скажите, в чем оно заключалось?

М. Я пошел к Леппринсе.

Д. Домой?

М. Да.

Д. Где жил Леппринсе?

М. На Рамбле де Каталунья, дом 2, квартира 4.

Д. Какого приблизительно числа это было?

М. 24 декабря 1917 года.

Д. Как вам удалось запомнить дату с такой точностью?

М. Это было накануне рождества.

Д. Леппринсе принял вас?

М. Да.

Д. Что произошло потом?

М. Я спросил у него, кто убил Пахарито де Сото.

Д. И он вам ответил?

М. Нет.

Д. Удалось ли вам что-нибудь узнать?

М. Ничего конкретного.

Д. Узнали ли вы что-нибудь из того, чего не знали прежде и что представляет интерес для суда?

М. Нет… то есть да.

Д. Так да или нет?

М. Кое в чем он мне признался.

Д. В чем именно?

М. Я не знал, что Мария Кораль стала любовницей Леппринсе.

— Она была ласковой, нежной, чувственной, как кошка. И при этом очень своенравной, эгоистичной, распутной. Сам не знаю, как я поддался такому безумию. Я был покорен, едва увидел ее тогда в кабаре, помнишь? И ничего не мог с собой поделать. Я смотрел, как она двигается, сидит, ходит, и понял, что попал во власть ее чар. Она ласкала меня, и я становился одержимым. Она пользовалась этим. И не сразу отдалась мне, понимаешь? А когда отдалась, стало еще хуже. Она играла со мной, словно кошка с мышкой. И никогда не принадлежала мне до конца. Я все время боялся, что вот-вот потеряю ее. Что она поиграет со мной немного и исчезнет навсегда.

— И она исчезла?

— Нет, я сам прогнал ее. Выгнал, понимаешь? Мне стало страшно. Не знаю, как тебе объяснить… Такой человек, как я… в моем положении…

— Она жила здесь?

— Фактически да. Я заставил ее уйти от тех двух проходимцев, с которыми она выступала в кабаре, и поселил в маленьком отеле. Но она хотела жить здесь. Не знаю, как ей удалось узнать мой адрес, но только однажды она явилась ко мне в самый неподходящий момент, когда у меня были гости. И скомпрометировала меня. Представляешь, какой скандал! Она провела здесь весь день… Да что говорить?.. Все дни. Вот тут, в том самом кресле, где сейчас сидишь ты, она курила, спала, читала иллюстрированные журналы и ела… беспрерывно ела… А потом вдруг, хотя я уже не мог без нее обходиться, ушла, сказав, что ей необходимо тренироваться. И не возвращалась день, другой, третий, четвертый. Я боялся, что она никогда больше не вернется ко мне, и вместе с тем хотел этого. Я очень страдал. И вот на прошлой неделе я, наконец, решился и прогнал ее навсегда.