Правда о Порт-Артуре. Часть II
Шрифт:
10 сентября.
"…До сихъ поръ японцы ничего не предпринимаютъ, дабы цликомъ завладть открытымъ капониромъ № 3, и положеніе тамъ самое оригинальное. Мы устроили окопъ, образовавши такимъ образомъ ретраншаментъ, и, помимо него, занимаемъ два отростка окоповъ. Въ концахъ отростковъ стоятъ наши часовые, не боле 15 шаговъ впереди у нашихъ обгорвшихъ блиндажей. За траверзами изъ мшковъ стоятъ японцы; изрдка наши бросаютъ
При той близости, въ какой находятся теперь наши и японскіе окопы, неизбжна постоянная частая ружейная стрльба, при чемъ каждый старается высмотрть противника и пустить въ него пулю.
Наши солдатики прибгаютъ къ такому пріему: одинъ прикрпляетъ къ себ на спину колъ съ папахой на немъ и наброшенной шинелью и на четверенькахъ пробирается по транше,— японцы немедленно открываютъ огонь по движущемуся, обнаруживаютъ себя и даютъ возможность нашимъ воспользоваться этимъ и пристрлить одного-другого изъ непріятельскихъ стрлковъ.
Вообще духъ гарнизона не падаетъ; вдь русскому человку надо очутиться ужъ въ слишкомъ тсныхъ тискахъ, чтобы наконецъ начать энергично изъ нихъ выбиваться, а до этого онъ пальцемъ не шевельнетъ, чтобы отъ нихъ освободиться. Такъ и теперь — плохо приходится, мы не унываемъ, а наоборотъ, будто начинаемъ оживляться. А между тмъ тягость осады все замтне: наступаютъ холода, по ночамъ бываютъ уже чуть ли не заморозки, въ легкихъ блиндажахъ становится неуютно, а въ окопахъ и совсмъ-таки неважно; опасность отъ непріятельскихъ снарядовъ и пуль все больше; пища все скудне… а наши солдатики какъ будто и не замчаютъ, а наоборотъ, стали какъ будто веселе и оживленне…
Курица стоитъ 13 р., гусь 20 руб., яйцо 1 р. шт., фунтъ муки 1 р.; фунтъ конины 50 коп."…………
Сегодня покойный Сергй Александровичъ мягче относится къ нашимъ солдатикамъ.
Болитъ его инженерское сердце, что работы подвигаются медленно.
Оно вполн понятно.
Ему во что бы то ни стало хочется помшать работамъ противника, не дать ему возможности охватить траншеями форты.
Но работа ему въ утшеніе стала подвигаться быстрй.
Всякое проявленіе дятельности, сообразительности, удали — приводитъ его въ восхищеніе.
Будучи по природ человкомъ крайне дятельнымъ и энергичнымъ, онъ не выноситъ инертности и медлительности.
Тиски сильно прижали обороняющихся — работа по всему с.-в. фронту закипла.
На форту II-омъ настроеніе защитниковъ крайне угнетенное. Боятся взрыва.
Но дло нашихъ минныхъ работъ въ надежныхъ рукахъ Рашевскаго.
Телефонограммы.
11 октября.
Копіи.
На восточномъ фроыт безъ перемнъ. Огонь по городу. Къ окопамъ впереди форта 3 подошли на 40 шаговъ.
Капитанъ Головань.
7 час. утра.
Взрывы нашихъ блиндажей.
Японцы подвигаются очень близко окопами. Продолжаютъ внчать свой фронтальный окопъ.
Не взирая на непрерывную стрльбу съ укрпленія № 3, противъ него заложили еще новую параллель.
Капитанъ Головань.
3 часа дня.
Въ полдень вс орудія въ квадрат 472 П открыли залповый огонь по городу, гавани, 3 форту, 3 укрпленію и Курганной.
Замчалось у дер. Палиджуанъ 500 японцевъ безъ винтовокъ — работали.
Лейтенантъ Ромашевъ.
1 часъ 10 мин. дня.
Телефонограммы.
11 октября.
Копіи.
На западномъ фронт безъ перемнъ.
Капитанъ Романовскій.
10 час. утра.
На Ляотшанскомъ участк все спокойно.
По скату Сигнальной горки прокладывается телефонный кабель.
Подполковникъ Козляковскій.
12 час. дня.
Въ деревн лве Сиротки стояла колонна; фортъ 4 разогналъ.
Полковникъ Ирманъ.
2 часа 20 мин. дня.
На западномъ фронт безъ перемнъ. Рдкій ружейный огонь по нашимъ окопамъ.
Капитанъ Романовскій.
6 час. 30 мин. вечера.
11 октября.
"…Вчера утромъ въ нашей лвой галлере передъ фортомъ No II услышали звукъ работъ непріятеля, на этотъ разъ уже боле опредленный, чмъ наканун; судя по сил звука, непріятель не ближе 10–12 саженей и идетъ впередъ, однако звуки очень неясные, судить по нимъ опредленно — трудно.
Сегодня звуки много явственне, но они тотчасъ же замолкаютъ, какъ только мы пріостанавливаемъ свою работу…
Видимо, бросаются мелинитовые патроны, осколкомъ одного изъ которыхъ вчера раненъ во рву саперный офицеръ прапорщикъ Ростовцевъ…"
CXXXVII
Городъ сегодня неистово бомбардируется.
Обстрливаютъ его залпами и обстрливаютъ немилосердно.
Ожесточились японцы.
Особенно много рвется снарядовъ на улицахъ, прилегающихъ къ порту.
Зашелъ въ госпиталь, гд лежитъ Де-Лакуръ.
Снаряды все время съ воемъ и свистомъ летятъ черезъ домъ, рвутся на улиц, въ порту, близко, совсмъ, совсмъ близко.
Тяжелое положеніе раненыхъ!
Ежеминутно, ежесекундно снарядъ можетъ ворваться въ палату. Стараешься объ этомъ не думать.
Но раненые, видимо, мало обращаютъ вниманія на эту страшную опасность.
Положеніе безысходное.
Къ чему, къ чему только человкъ не привыкаетъ?
Раненые преспокойно смотрятъ въ окно, какъ въ порту, на улиц непрерывно рвутся снаряды, вздымая къ небу огромные фонтаны песку.
Сестра милосердія m-me Налетова безшумно переходитъ отъ постели къ постели: оправляетъ блье, утшаетъ, даетъ лкарство…
А снаряды все поютъ и воютъ, настойчиво, томительно. Домъ то и дло вздрагиваетъ отъ взрывовъ.
На мой вопросъ: не безпокоятъ ли Де-Лакура этотъ вой, эти грохочущіе взрывы (домъ, въ которомъ ему оторвало ногу, рядомъ)?-
— Положительно не обращаю на это никакого вниманія. Совершенно покоенъ. Что будетъ, то будетъ. Стараюсь забыть, развлечься. Все равно ничмъ не поможешь. Суждено — убьетъ и не меня одного, а вотъ всхъ.
Посл того, какъ со мной приключилось "это" (съ грустнымъ взглядомъ показалъ на обрубленныя ноги), я совершенно не реагирую на опасность. Что будетъ, то будетъ.
Въ это время затрещалъ въ сосдней налат отвратительный граммофонъ.
— А, вотъ, вотъ она, моя мука египетская! Но, ничего, вдь ими забавляются раненые матросики. Да вотъ и японецъ любитъ послушать. — Въ этой фраз сказался весь Де-Лакуръ.
Рядомъ лежалъ изуродованный японецъ. Недавнихъ враговъ помирили общія физическія страданія. Японецъ ни слова не говорилъ по-русски, но началъ уже понемногу понимать русскую рчь.
Задумчиво, грустно смотрлъ онъ на всхъ. У него тоже уже не было ногъ.