Правила бунта

Харт Калли

Парень в сером жилете приветствует нас, уже вытаскивая блокнот.

— Доброе утро, ребята. Вам здесь или с собой?

— Столик на троих, пожалуйста, — говорю ему.

Рэн, похоже, мысленно ликует, потому что новенькая тоже здесь с Кэрри. Обе девушки увидели нас. Скорее всего. Иначе с чего бы им сползать на своих местах?

— Боже, я такой идиот, — ворчит Пакс. — Вычеркните это. Вы, двое, гребаные идиоты. Я должен был догадаться, что что-то не так, когда ты захотел позавтракать. — Он обвиняюще тычет пальцем в грудь Рэна.

— Что? Мне захотелось яичницы.

— Да ну, мне нужен гребаный мешок для рвоты. Знаешь, один из тех, что находится на спинках сидений в самолетах.

Думаешь, у них здесь есть такие? — Он уходит в сторону туалета.

— Сюда, пожалуйста, джентльмены, — говорит наш официант, широко улыбаясь и протягивая руку, ведя нас к кабинке в передней части кафе, прямо у окна. Рэн следует за ним, но я... я не знаю, что на меня нашло. Мне нужно быть ближе к Кэрри. Я плыву к ее кабинке, не в силах остановиться.

— Ха! — Она качает головой, глядя в потолок. — Романтичное? Да. Думаю, это можно назвать и так. Он был очарователен и вежлив. Настоящий джентльмен. Относился ко мне с уважением. Пригласил на ужин, напоил вином и накормил изысканными блюдами. Он заставил меня почувствовать себя такой особенной, что я размечталась, будто была единственной девушкой, которая его когда-либо интересовала. И этот чертов акцент. Он пролез мне под кожу, Элли. Клянусь, я всегда гордилась тем, что умнее тех глупых девчонок, которые ведутся на красивых парней с несколькими дрянными способами подката. Я должна была это предвидеть. Должна была раскусить его за милю, но он совершенно ослепил меня.

Карина вздыхает.

— Я хранила себя. Раньше я даже не позволяла парню задеть мою гребаную коленную чашечку указательным пальцем. Я была девственницей. И я говорю о реальной девственнице. Никакого опыта вообще. А потом, тихо и спокойно, появляется Лорд Дэшил Ловетт Четвертый со своим гребаным фамильным титулом, манерами и грацией, смотрит мне прямо в глаза и говорит, что любит меня, и я просто...

«Какого… хрена?»

— Я просто раздвинула свои чертовы ноги для него, как будто это ничего не значило. Через два дня он попросил меня встретиться с ним в обсерватории после обеда. Я так радовалась тому, что увижу его, поцелую, скажу ему, что потеряла голову от любви к нему... и вот я захожу, и нахожу Амалию Гиббонс на коленях с его членом во рту.

Полагаю, это одна из версий событий. Отредактированная. Немного приукрашенная. Отдаю должное ее гиперболам и метафорам. Я обидел ее так сильно, что она заслуживает того, чтобы звучать как стерва. Я мудак. Но почему Карина преуменьшает количество времени, которое мы провели вместе? Она сжала два месяца, которые мы провели вместе, в два дня.

Сидя напротив Карины, Элоди издает испуганный звук. Кэрри продолжает свой рассказ. Она плачет, что в какой-то момент заставило бы мой член затвердеть. Уже нет. Такое чувство, будто мне выстрелили в грудь. Жаль, что я не могу вернуть все это обратно. Лучше бы я никогда не слушал Олдермена. В «Косгроув» этот человек был таким разумным, но, видя, как плачет Кэрри, я начинаю думать, что был гребаным идиотом, позволив ему забраться в мою голову.

— И знаешь, что самое худшее? — Кэрри смахивает слезы. — Хуже всего было то, что ему было все равно. Он ничуть не смутился. Не пытался оттолкнуть ее от себя, не подтягивал штаны и не бросился за мной. Он увидел меня, стоящую в дверном проеме, увидел боль и шок в моих глазах... и он, черт возьми, рассмеялся. Он сказал… — Она прочищает горло. — Он сказал: «Похоже, я допустил ошибку в расписании. Можешь вернуться через час? К тому времени я должен быть готов ко второму раунду».

— Вау. Какой невероятный мудак.

Я киваю, потирая челюсть. Не могу не согласиться. Элоди и Карина продолжают разговаривать, а я продолжаю подслушивать.

И держу язык за зубами, пока новенькая не заявляет, что меня, вероятно, настигнет карма и сделает меня бесплодным. И вот тогда приходит время положить этому конец.

— Боже. Очень надеюсь, что нет.

Девочки поднимают глаза и видят меня. Ужас и смущение вступают в борьбу на прекрасном лице Кэрри. Она должна знать, что я слышал этот интересный маленький взгляд на нашу историю любви. Неужели она ждет, что я сейчас поправлю ее перед ее новой маленькой подругой? Насколько она будет раздавлена, если я скажу Элоди, что это Кэрри преследовала меня? Что она на самом деле не сказала мне, что была девственницей, прежде чем мы переспали в первый раз? Или что после этого мы трахались тысячу раз и были совершенно счастливы вместе, прежде чем я, по общему признанию, разбил ее сердце на куски.

Я сую зубочистку в рот, ухмыляясь им.

Маленькая блондинка смотрит на меня так, словно рядом с их столиком только что открылся портал в ад, и я вышел из него.

— Не мог бы ты отвалить на хрен, — огрызается она. — Это частный разговор. Тебе не рады за этим столом.

Я не могу удержаться от смеха. Ей-богу, она дерзкая штучка. Теперь я понимаю, почему Рэн так увлечен ею.

— Прости, mon amour. Я там, за стойкой, занимался своими делами. В чем же это моя вина, если ты говоришь достаточно громко, чтобы разбудить мертвеца и подарить ему стояк? Я услышал что-то об Амалии Гиббонс, стоящей на коленях с чьим-то членом во рту, и потерял всякое чувство приличия. А потом… — Я чувствую тошноту в животе. Нужно держать свой гребаный рот на замке, но не могу. Будет лучше, если Кэрри продолжит ненавидеть меня. Я продолжаю смотреть на мокрые дорожки ее слез, которые образовались там, где они текли по ее щекам, и не могу этого вынести. Лучше, чтобы она немного поплакала из-за меня сейчас, чем намного больше, если ее прошлое настигнет ее. Лучше, если она действительно, по-настоящему будет презирать меня. — ...а потом я вспомнил, что Амалия Гиббонс стояла на коленях передо мной, и это мой член был у нее во рту, и все стало очень горячо. Потому что это было действительно веселое время. Очень веселое. Но мне грустно, что ты больше не хочешь играть со мной, Кэрри. Наверное, мне следовало извиниться или что-то в этом роде. Но лучше поздно, чем никогда, верно?

Следующие несколько минут проходят как в тумане. Приходит официантка с очень плохим отношением и ругается на меня. Я огрызаюсь в ответ, играя с ней, просто чтобы доказать, какой я настоящий придурок, и все это время я смотрю на Карину. Я вспоминаю ее в обсерватории, лежащую на спине на куче толстых одеял, смотрящую в ночное небо с морем звезд, отражающихся в ее глазах.

Примерно в этот момент я понимаю, как мало меня волнует, буду ли я жить или умру.

Официантка прогоняет меня, и я с радостью ухожу. В тот момент, когда выхожу на пронизывающий холод, я делаю серию неровных глотков воздуха, не в силах отдышаться. Затем передо мной появляется Пакс и предлагает мне сигарету. У него уже есть одна, только что зажженная, судя по виду. Он затягивается ею, щурясь на вдохе.

Обычно я не курю сигареты. Иногда, когда выпиваю, может быть, но никогда в девять тридцать утра после гребаной пробежки. Хотя у меня такое чувство, будто я только что выпил литр кислоты. Какого черта? Беру одну из сигарет и закуриваю, используя зажигалку Пакса. Мы оба молча стоим, прислонившись к кирпичной стене, и затягиваемся дымом. Вскоре после этого появляется Рэн, доставая свою собственную пачку сигарет.

Никто ничего не говорит.

Мы просто стоим там, холод покусывает наши руки, а дым обжигает наши легкие.