Правила крови
Шрифт:
Палисадник изобилует цветами, похожими на те, что высаживают в кадках уже цветущими. Их цвет гармонирует с крышей прохода — видимо, это сделали намеренно. Все окна закрыты, хотя день жаркий; вне всякого сомнения, миллионер поставил систему кондиционирования воздуха. Занавески внутри украшены шелковыми, бархатными и кружевными фестонами. Внутри почти ничего не разглядеть. Когда я в последний раз смотрел на дом, то видел печальную женщину азиатской внешности в окне комнаты, которая раньше была кабинетом Генри, но сегодня там никого нет.
Мне отчаянно хочется, чтобы Джуд что-нибудь сказала, как-то прокомментировала дом Генри и произошедшие с ним перемены. Чтобы спросила, что было в этой комнате или кто спал в той — что угодно, кроме разговоров о детях и ее перспективах иметь ребенка. Но она молчит, только берет
15
Сегодня в Палате лордов продолжается дискуссия по поправкам, внесенным на стадии доклада. Лорд Мэйхью, бывший генеральный прокурор, предлагает, чтобы вопросы о правах наследственных пэров были переданы в Комиссию по привилегиям.
Я выступаю с краткой репликой, более или менее повторяющей слова лорда Гудхарта, что это будет просто потерей времени. Всем известна цель законопроекта, и каков будет конечный результат — избавиться от нас, как от анахронизма и «белых слонов» [38] . В ответ я слышу одобрительные возгласы, особенно после фразы о белых слонах.
Но лорд Мэйхью настаивает на голосовании и добивается принятия поправки. После этого мы продолжаем обсуждение, на этот раз Союзный договор и фундаментальный (вероятно) его принцип, гарантирующий Шотландии определенное представительство. Предлагается, чтобы этим тоже занялась Комиссия по привилегиям — уловка, испытывающая терпение баронессы Джей, лидера палаты. Очередное голосование неминуемо, и сторонники Комиссии по привилегиям снова побеждают. На этом обсуждение законопроекта прерывается до окончания длинных летних каникул. Мы вернемся к нему где-то в октябре, а пока все наследственные пэры останутся на своих местах.
38
Этот существующий в английском языке фразеологизм подразумевает предмет, разорительный для своего владельца. Его происхождение связано с имевшей место в Сиаме традицией, по которой король Сиама дарил не угодным ему лицам белого слона. Белые слоны почитались как священные животные и не должны были работать, но стоимость содержания слона разоряла получателя такого подарка. Также может означать практически бесполезный, но дорогой предмет.
Сегодня 27 июля, и в четверг парламент закрывается. Члены лейбористской партии, вынужденные подчиняться строгой дисциплине, ждут не дождутся каникул — и я тоже. Мы с Джуд отправляемся в Тироль по пешеходному маршруту, а потом — на неделю на один из греческих островов. Наш отдых запланирован задолго до выкидыша, и теперь Джуд притворяется, что хочет поехать, но на самом деле желания у нее нет. Я знаю.
Мы улетаем сегодня. Рейс отправляется ранним вечером, и мы уже собрались. Но незадолго до приезда такси почтальон приносит два письма: одно от Вероники Крофт-Джонс, а другое — с вложенным генеалогическим древом, хотя я и не просил его присылать — от Дженет Форсайт. Вероника, с которой я, конечно, так и не встретился, пишет, что из объяснений сына поняла, что я хочу поговорить с ней о семье. В сентябре она приедет навестить Дэвида, Джорджи и Галахада и будет рада договориться о встрече. В любом случае мы такие близкие родственники и должны познакомиться поближе. Подписывается она так: «Ваша любящая кузина Вероника».
Письмо я оставляю, а генеалогическое древо по какой-то причине сую в карман. Приезжает такси, и мы отправляемся в Хитроу. Когда наш самолет пролетает над какими-то горами, я достаю генеалогическое древо. Это довольно занятное изображение, не таблица, а настоящее дерево с ветвями и тонкими побегами, коричневое с зеленым, только перевернутое, потому что ствол должен располагаться вверху. Каждый мужчина обведен рамкой в форме листочка, а каждая женщина — в форме яблока. Джуд заглядывает мне чрез плечо и бесстрастным голосом выражает свое презрение. Поначалу я не вижу знакомых имен. Затем замечаю Джемайму Энн Эшворт и Леонарда Доусона. Их дочь Мэри (или дочь Генри) тоже здесь, вместе с другими детьми, отцом которых точно был Лен Доусон, а на маленькой изогнутой веточке, отходящей от Лауры Мэри Кимбелл и Роберта Артура Кимбелла, —
Джуд беспокоится по поводу ходьбы — точно так же, как и по поводу всего остального, что предполагает телодвижения. Особое недоверие у нее вызывают четырехколесные средства передвижения, подпрыгивающие на ухабистых горных дорогах. Я напоминаю ей, что она не может быть беременна, поскольку после выкидыша у нее еще не было месячных. Так это или нет — в том, что касается беременности, — я не знаю. Джуд — тоже, и у нее портится настроение. Я обнаруживаю, что смотрю на север, в сторону Швейцарии, где, как мне кажется, должен находиться Граубюнден. Кажется, там проходили маршруты пеших прогулок Генри? Джуд сидит на камне и дуется на меня.
— Почему ты такая сварливая?
К моему удивлению, жена громко смеется, совсем как в прежние времена, когда я в нее влюбился.
— Я тебя люблю, — говорит она. — Ты всегда употребляешь эти смешные старомодные выражения. Сварливая! Подумать только. Никто, никто, кроме тебя, теперь не говорит «сварливая».
Обнявшись, мы возвращаемся в гостиницу и занимаемся любовью, совсем как до всех этих дел с ребенком. Мы занимаемся любовью каждый день, а иногда и по ночам, и каждый раз все так, как и должно быть, и я начинаю думать, что теперь и дальше так будет, и этот отпуск — начало нашего нового счастья. Мы отправляем открытки всем друзьям, и даже одну Полу, хотя он их презирает, и подписываем «с огромной любовью». Это сентиментально, но нас переполняет любовь — и даже выплескивается через край.
Месячные у Джуд начинаются уже на Скиросе, но она не расстраивается и даже рада. Джуд не говорит о детях. Теперь «ребенок» — это запретное слово. Оно не должно слетать с наших губ. Как будто мы дети, и мать запретила нам произносить неприличное слово. Мы плаваем, валяемся на солнце, намазанные кремом от загара с солнцезащитным фактором пятнадцать, пьем то, что дома нам кажется отвратительным на вкус — узо [39] и рецину [40] , — и Джуд не говорит, что алкоголь отравляет ее гормоны и всякое такое.
39
Греческий крепкий алкогольный напиток со вкусом аниса.
40
Греческое смоляное белое вино.
В последний наш день на острове, когда мы сидим у бассейна, к нам подходит новый постоялец гостиницы и представляется как Джулиан Брюэр.
— Скоро буду лордом Брюэром, — прибавляет он с широкой улыбкой.
Вероятно, ему только что пожаловали звание пэра, и он займет свое место в Палате лордов в сентябре. Я встаю, пожимаю ему руку и говорю, что покину Парламент как раз после его прихода туда. Мы заказываем напитки официанту, который обходит столики, и я отвечаю, как могу, на вопросы о Палате лордов, хотя слушаю вполуха, даже в четверть, потому что на меня снисходит озарение — знаете, случаются такие внезапные догадки. Мне хочется, чтобы он ушел или чтобы солнце скрылось за тучами и поднялся ветер, и тогда я смогу вернуться в гостиницу, подняться в свой номер и найти в дорожной сумке генеалогическое древо, нарисованное Дженет Форсайт.
В конце концов он уходит, но только после того, как я клятвенно обещаю выпить с ним после его представления в Палате, познакомиться с его женой и детьми и ввести в курс дела — то есть показать, где находятся туалеты и как записаться на устный вопрос. Все, что угодно, лишь бы избавиться от него. Я ловлю на себе удивленный взгляд Джуд — такая сговорчивость мне не свойственна. В лифте я ей все объясняю. Брюэр, говорю я ей, Брюэр. Его фамилия Брюэр, и я кое-что вспомнил. Мне нужно проверить. Если я прав, то открывается новая сторона жизни Генри.