Правила охоты
Шрифт:
Она увела его с дозорной площадки, закрыла за ними тяжелую дверь, и яростные раскаты грома звучали теперь приглушенно, едва слышно.
Потом она отвела Фицдуэйна в его спальню, раздела его и разделась сама и долго стояла рядом с ним под горячим душем, прижимаясь к нему в ожидании, пока тепло возвратится в их тела. Потом она уложила его в кровать и разожгла в старом очаге огонь, так что очень скоро в комнате стало тепло. Но Фицдуэйн продолжал дрожать, несмотря на жару и уютную тяжесть шерстяных одеял. Тогда Кэтлин, все еще обнаженная, обняла его снова и прижала его лицо к своей груди, словно
Кэтлин проснулась перед рассветом. Огонь в камине погас, но самое толстое полено еще тлело красными угольями. Фицдуэйн все еще спал, однако сон его стал беспокойным и неглубоким.
Кэтлин погладила его по спине, потом ее рука опустилась ниже, к бедрам. Почувствовав возбуждение Фицдуэйна, она взяла в ладонь скипетр наслаждения и несколько раз провела вдоль него пальцами, до тех пор пока он не напрягся и на ее ладонь не упала первая горячая капля.
Тогда Кэтлин согнула колени и, раздвинув ноги, приняла его в себя. Ее лоно показалось Фицдуэйну жарким и влажным, а желание обожгло почти физически.
Фицдуэйн проснулся окончательно, проснулся с ощущением необычайно сильного приступа страсти, которая захватила его целиком. Длинные стройные ноги обхватили его, полные груди прижались к его коже и мягко ласкали ее, теплые ладони трепетно касались самых чувствительных мест его тела. На лице своем Фицдуэйн почувствовал ее дыхание, и запах его был сладким и свежим.
Его губы нашли губы Кэтлин, их языки соприкоснулись в глубоком лобзанье, и Фицдуэйн почувствовал на коже ее твердые и острые соски. Он сделал первые выпады, сначала медленно и равномерно, потом, по мере того как страсть Кэтлин разгоралась, все быстрее и быстрее. Ее язык змеей скользнул в ухо Фицдуэйна, а дыхание стало частым и шумным.
Он не думал ни о чем постороннем и не владел собой. Во всем мире для него перестало существовать что бы то ни было, кроме всезатопляющей нежности и любви, обладающих целебной силой для тела и утоляющих боль его исстрадавшейся души.
Кэтлин первой подошла к вершине наслаждения: и ее тело сотрясла судорога страсти, а из горла вырвался хриплый стон. Она крепко стиснула Фицдуэйна в своих объятиях, и он атаковал ее мощно, во всю силу, вкладывая в движения все то, что не хотел и не мог сказать словами. Кэтлин казалось, что его оргазм никогда не кончится.
Но и его извержение страсти подошло к концу.
Потом они снова уснули. На этот раз первым проснулся Фицдуэйн. Он разжег в камине огонь, потом спустился на кухню и приготовил чай со свежим апельсиновым соком. Попивая чай, они долго лежали в постели и разговаривали.
Ни один из них не заговорил о том, что случилось между ними — они нарушили негласную договоренность, совершив то, чего делать ни в коем случае не намеревались. Никто из них не говорил о том, что они были не любовниками, а друзьями, и что теперь все запуталось еще сильнее, чего, пожалуй, нельзя было допускать. Несмотря на то, что все это было верно, оба были уверены, что происшедшее между ними было только к добру.
В конце концов, очень неохотно, они заговорили о де Гювэне. Фицдуэйн сел на постели прямо и рассказывал, глядя в огонь, а Кэтлин лежала рядом, обняв
— В общем-то, в протоколе французской полиции и в их снимках отражены все важные моменты, — мрачно закончил Фицдуэйн. — Единственное, что они пропустили, это способ, которым он был убит. По иронии судьбы Кристиан мог бы это объяснить. Мы оба изучали рубящее оружие и связанные с ним традиции и часто спорили, сравнивая эффективность западного оружия и японских мечей. Японские катана многими считаются высшим достижением искусства оружейников. Чтобы достичь этого, пришлось существенно увеличить их длину.
В средние века в Японии меч должен был с одного удара рассекать самые толстые металлические и кожаные доспехи, которые надевали на себя воины, и наносить смертельную рану. Для этого, конечно, требовался клинок, обладающий выдающимися качествами. Именно поэтому самурайские мечи были штучным товаром, которые отдельные умельцы подолгу ковали вручную. Испытание готового клинка тоже было немаловажным делом. Меч, который успешно проходил испытания, надписывался именем того, кто его испытывал, золотом на деревянной накаго — рукоятке. Мечи, которые не выдерживали испытания, пускали в переплавку, на наконечники для копий, которые были оружием низшего сословия.
Иногда для испытаний использовали свернутые рулоном толстые соломенные маты, однако человеческое тело было гораздо предпочтительнее, и одно время это была обычная практика. Часто самураи, которые испытывали мечи, получали разрешение Сегуна, чтобы казнить приговоренных преступников. Таким образом, испытание на живых людях превратилось в официальную церемонию. Приглашались свидетели, заказывалась специальная одежда, использовались разные удары, и даже выписывалось специальное свидетельство. Клинок, который испытывался во время таких “показательных выступлений”, снабжался специальной рукояткой, сделанной из двух кусков твердого дерева, стянутых металлическими кольцами. Подобная конструкция рукоятки позволяла нанести испытательный удар с максимальной силой.
Довольно часты были случаи, когда после нескольких первых ударов тело разваливалось на куски, которые приходилось складывать вместе снова и снова, до тех пор пока от тела не оставались просто куски мяса величиной с ладонь.
Именно в таком виде и нашли Кристиана. Мерзавцы, должно быть, хотели запугать меня, так как не постеснялись оставить на месте преступления свою визитную карточку:
“Яибо” — “Лезвие меча”…
Фицдуэйн опустил голову. Ярость, отвращение, тошнота и печаль одолевали его. Действие и ответное действие — этот проклятый мир, имя которому было терроризм, не имел конца.