Правила охоты

О'Рейли Виктор

Угорь потерял работу после того, как его изгнали из подобного клуба. Для кого-нибудь другого это могло стать катастрофой, но Угорь оказался достаточно находчив, проницателен и умен. Рынок ценных бумаг, переживал очередной подъем, и Угорь основал финансовый листок. Как правило, его газетка оказывалась информированнее других, и дело процветало. Злые языки, правда, утверждали, что основные доходы Угорь получал не за счет опубликованных материалов, а за счет сведений неопубликованных. Лично Адачи в этом ни капли не сомневался. По его сведениям, Угорь и его газетка

функционировали под патронажем одной из крупнейших банд якудза.

Угорь был должником Адачи с тех самых пор, когда конкуренты решили, что он как издатель устроит их гораздо больше, если немного потеряет в весе. Насколько Адачи понял, они вознамерились отрубить Угрю руки и кое-какие другие выдающиеся части тела. Адачи помешал церемонии, заявившись в ресторан Угря в самый ответственный момент, чтобы перекусить. Ему удалось рассеять нападавших, позаимствовав у одного из них меч и использовав его по назначению. При этом детективу и в голову не пришло вытащить свой револьвер.

При его приближении Угорь встал и сделал попытку поклониться, по своему обыкновению несколько преувеличив свои возможности. Учитывая его грузную фигуру и узкое пространство между скамьей, на которой он сидел, и столом, это было довольно сложным делом. К тому же светильник над столом висел достаточно низко. Одновременно Угорь пытался продолжать есть, поэтому общее впечатление от его бестолковых телодвижений было незабываемым.

Адачи сел напротив него и обрел некоторое успокоение в пиве, которое немедленно заказал. Угорь ему искренне нравился. Он был умен и умел составить компанию, к тому же детектив-суперинтендант предпочитал преступников, которым есть что сказать. Тупые головорезы попадались слишком часто и не способствовали приятному времяпрепровождению.

— Адачи-сан! — воскликнул Угорь. Адачи припомнил, что его настоящее имя было Орига и что называть его в глаза Угрем было бы некрасиво, как бы он сам ни гордился своим именем. Угри, как правило, ассоциировались с могуществом, изворотливостью и силой, а заодно — с афродизиаком и финансовыми манипуляциями. Когда на фондовой бирже дела шли хорошо, дилеры бросались в ближайший ресторан, чтобы подкрепиться угрями.

— Насколько мне известно, Адачи-сан, вы не искушены в финансовых вопросах, — заметил Угорь. Адачи улыбнулся.

— Возможно, Орига-сан, — заметил он. — Вот уже несколько лет подряд вы пытаетесь заинтересовать меня своими финансовыми проектами, но я до сих пор не клюнул. Это должно было вас кое-чему научить. Рынок мало меня интересует.

Угорь пробежал языком по зубам.

— Намака, суперинтендант-сан? — поинтересовался он как можно небрежнее. — Мне следовало начать с вводной части.

Адачи поощрительно кивнул.

— Токийская фондовая биржа непохожа на остальные, Адачи-сан, — начал Угорь. — На поверхности ее плавает почти что двадцать три миллиона держателей акций, что якобы является показателем демократического устройства биржи. На самом деле оказывается, что корпорациям принадлежит семьдесят три процента вкладов. Фактически же шесть крупнейших кейрецу контролируют одну четвертую часть рынка. Частные лица удерживают всего лишь около двадцати двух процентов бумаг.

— Я не уверен, что правильно понимаю значение всего этого, — вставил Адачи.

— Токийская

фондовая биржа считается открытым, свободным рынком, — сказал Угорь. — Но это не так. Большинство вкладов — более трех четвертей — никогда не поступает в продажу. Корпорации и банки удерживают их на основе взаимного негласного соглашения. Обыкновенные акции, которые, как правило, поступают в продажу, обычно и становятся объектом всяческих манипуляций. Всей торговлей заправляет какой-нибудь десяток дилеров, которые и раздувают цены. Человек, принадлежащий ко внутреннему кругу “своих”, видит кивок головой и обращается к “своим”. В конце концов, крайним оказывается индивидуальный держатель акций, который покупает ценные бумаги по окончательным, сложившимся ценам. Привилегированные вкладчики из внутреннего круга не могут проиграть. Дилер гарантирует, что в худшем случае они останутся при своих. Некоторые политики тоже оказываются в числе этих привилегированных клиентов, но в обмен на кое-какие уступки. Ходама-сан был одним из таких людей.

— А братья Намака? — спросил Адачи.

Угорь с сияющим выражением лица отправил в рот солидную порцию угря, запеченного в яйцах, и принялся с Удовольствием жевать. Когда пища провалилась к нему в желудок, он буквально расцвел.

— В этом-то и дело, — сказал он. — Рынок вздувает Цены. Фактически все акции растут в цене, только “Намака” ленятся.

— Падают? — поинтересовался Адачи. Угорь покачал головой.

— Отнюдь. Просто они растут слишком медленно, не в ногу с остальным рынком.

— Может быть, у них просто плохие показатели? — предположил Адачи.

— На бумаге, которую никто здесь не принимает в расчет, акции “Намака” выглядят великолепно, — заверил Угорь. — В любом случае доход не столь важен. Дивиденды слишком ничтожны — вот в чем вопрос. А японский вкладчик именно на этом и делает сваи деньги. Продаваемые здесь акции приносят владельцу шестидесяти-восьмидесятикратный доход, иногда даже больше. Для примера, в Америке прибыль бывает от ста до двухсот процентов.

— Что же происходит с акциями “Намака”? — поинтересовался Адачи.

— Их потихоньку выталкивают из клуба, — объяснил Угорь.

— Кто за этим стоит? Угорь улыбнулся.

— Это было нелегко узнать.

Адачи взял с тарелки одну из палочек для еды и сжал в руке наподобие меча, затем опустил быстрым рубящим движением.

Угорь непроизвольно сглотнул.

— “Уземон”, — сказал он. — Акционерная компания… Ну” теперь мы в расчете? Адачи ухмыльнулся.

— Разве жизнь, которую я спас, стоит так дешево? Угорь слабо улыбнулся.

— Расскажи мне об “Уземоне”, — попросил Адачи. — Кто за ними стоит?

Угорь слегка побледнел, наклоняясь к нему через стол.

— Якудза, — прошептал он. — Корейские якудза.

— Кто именно? — настаивал Адачи.

— Кацуда-сан, — прошептал Угорь. — Человек, которого никто никогда не видел. Страшный человек.

Адачи неожиданно понял значение того факта, что среди его свидетелей оказалось так много корейцев. Причина смерти Ходамы, как он уже начал догадываться, действительно могла не иметь никакого отношения к текущей политике и корениться в делах дней давно минувших, в хаосе и отчаянии послевоенной Японии.