Правила подводной охоты
Шрифт:
— Что такое? — недовольно глянул в его сторону Куст. — Банку открыть не можешь, чтоб не порезаться?
— Да иди ты! Сам вчера Пню ящик на ногу уронил!
— Тоже мне, сравнил бак с баллоном! Одно дело ножиком жесть всковырнуть, а другое — вшестером затянуть три ящика с гадостью в погрузочный люк.
— Плохому пловцу все время глубины не хватает, — съязвил Краб.
Я напрягся, прислушиваясь, — очень хорошо, что кружка с оставшимися глотками вина закрывала мое лицо. Слово «гадость» в подобном контексте ни о чем мне не говорило, но ясно было, что речь идет о содержимом ящиков, лежащих в отсеке «Ксении». Какая-никакая, а это была
«А ведь я победил! — мелькнуло у меня в голове. — «Деды» ничего не добьются, а я уже получил то, что надо».
Чабан уставился на меня цепким взглядом. На миг мне представилось, что это не взгляд, а два скрещенных глубинных ножа ударили меня в лоб.
— Почему такой веселый? — подозрительно спросил он.
— Радуюсь, что появилась возможность покушать всласть, — сказал я.
— Умный, да? Вы на него посмотрите!
— Ну и что такого смешного случилось? — покосился на меня Куст.
— Вот урод! — неожиданно вспылил Краб. — Он что, надо мной прикалывается?
— И не думал! — поспешил я ответить, чувствуя, как душа уходит в пятки.
Честно говоря, такого поворота событий я ожидал меньше всего. Никогда не думал, что легкая улыбка может вызвать такую бурю негодования. Краб наклонился ко мне и ухватил за ворот рубашки. От неожиданности я выронил бутерброд.
— Он еще продуктами швыряется! — заорал Краб.
— Отпусти его, Краб! — очень спокойно попросил Куст.
Я удивился хватке Краба — вроде обычные пальцы, а держали подобно стальным тискам.
— Отпусти, говорю! — с нажимом повторил Куст.
Хватка ослабла, и я отшатнулся назад, еле удержав равновесие.
«Напился, — подумал я. — Хотя с четырех полных кружек не мудрено».
— Он сейчас бутерброд поднимет и съест, — широко улыбаясь, прошипел Куст.
Понятно было, что это приказ, но я не спешил его выполнять. Мало того, мной овладела идея постоять за себя. В общем-то, это было чистым безумием — пробовать драться одному против трех охотников, но в той позиции, в которой я находился, теоретически можно было вообще избежать драки.
А дело было в том, что совсем рядом, рукоятью ко мне, лежал нож. Вот только духу у меня не хватало схватить предложенную случаем рукоять. Больше всего я боялся, что, взяв кинжал, я вынужден буду пустить его в ход. Мне хотелось просто попугать «стариков» — не станут же они лезть на стальное лезвие!
— Ты ведь скушаешь свой кусочек, правда? — ласково ворковал Куст. — Не станешь огорчать «дедушек»?
Я потянулся к хлебу, лежащему в пыльной траве. Нож лежал от него всего сантиметрах в двадцати, не больше, и мне предстояло решить, к чему протянуть руку. Секунда растянулась, и я представил, как Куст замахивается на меня кулаком, затем вспомнил, как Колян Соболев бил меня в школе кедами по лицу. Иногда мне хотелось Коляна убить, один раз я даже всерьез вознамерился это сделать, когда он вскарабкался на подоконник и пускал бумажные самолетики из окна пятого этажа. Хорошо, что его отца повысили в должности и перевели в центр губернии — если бы Колян остался в нашей школе еще на год, я бы привел свой приговор в исполнение.
Нет, снова получать по лицу я не хотел. Для меня это был настоящий момент истины, вспышка озарения.
«Никогда больше! — мысленно шепнул я, хватая нож. — Никто и никогда больше не ударит меня по лицу!»
— Ты что, очумел? — Краб отшатнулся от меня и удивленно поднял брови.
Лезвие в моих руках не дрогнуло, отражая ослепительный солнечный
— Решил еще баночку паштета открыть? — криво усмехнулся он и посмотрел мне в глаза.
Это было похоже на удар штурмовым ботинком — такая воля читалась у него в глазах. Это был взгляд человека, который уже повидал смерть других, причем некоторых она явно настигла от его рук. Еще в этом взгляде сквозило полное равнодушие к собственной смерти, даже, казалось, ее ожидание. Он словно распял меня и препарировал — как лягушку. Нож задрожал у меня в руках, щербатое лезвие затрепетало на солнце, отбрасывая на лица сеть причудливых бликов.
— Дай сюда! — Куст железной хваткой стиснул мое запястье и выдернул нож из онемевших пальцев. — И где только делают таких придурков?
Я ждал удара, но удара все не было. Одной рукой Куст продолжал держать меня, а другой лениво отбросил нож к ногам Чабана. Тот взял его и засунул в ножны. Жаворонок продолжал кувыркаться в океане небес, казалось, его развеселило увиденное на земле.
Мне показалось, что удара не будет, что меня, салагу, простили по неопытности. Я облегченно выдохнул и тут же получил страшный пинок в ребра — думал, умру сразу, но каким-то чудом выжил, правда, на ногах устоять не смог. Такой боли мне чувствовать еще не приходилось — внутри меня словно взорвался черный шипастый шар, поразив осколками все внутренности одновременно. Дышать не было никакой возможности, тьма застилала глаза, лишь иногда в ней расцветали огромные алые пятна. Видимо, на какой-то миг я потерял сознание и полностью утратил всякую ориентацию, как во времени, так и в пространстве. Очнулся, задыхаясь в траве, словно выброшенная из океана рыба, попытался отползти куда-нибудь наугад, но снова получил по ребрам носком ботинка. Этот удар, по сравнению с первым, показался мне ударом беспомощного ребенка.
— Отойди от него, Чабан! — словно сквозь вату различил я голос Куста. — Сейчас он блевать начнет, забрызгаешься.
— Правда, пойдем, — нетерпеливо позвал Краб. — А то, не дай бог, придет Огурец, всем нам яйца повыдергивает.
Я расслышал шорох закрываемой коробки, плеск остатков вина в канистре и шелест удаляющихся шагов.
— А он нас не заложит? — уже издалека донесся голос Краба.
Куст что-то ему ответил, но я не расслышал. У меня в желудке начал расти тошнотворный ком, ищущий немедленного выхода наружу. Судороги боли еще продолжали метаться по нервам, мне не удалось сдержать рвотных позывов, и я упустил в траву все вино и все съеденные бутерброды. Было больно, было обидно, но главное даже не в этом, а в том, что я потерпел полное и окончательное поражение. Не столько даже физическое, сколько моральное — мне убедительно доказали, что я никто и звать меня никак. Одним словом — салага. Снова получилось кедами по лицу.
С огромным трудом мне удалось подняться на ноги и отойти на несколько шагов от отвратительной лужи. Зрение постепенно приходило в норму, но боль не отпускала, просто перешла из острой стадии в ноющую. Я был уверен, что так чувствуют себя люди, сбитые на дороге грузовиком. Это сравнение мне понравилось — оно подчеркивало тщетность любого сопротивления старшим по выслуге лет. Да, драться с Кустом было равносильно попытке остановить грузовик крестьянскими вилами. Что же говорить о попытке справиться с двумя-тремя «стариками»?