Право быть
Шрифт:
– Доброе утро.
– Извини, мне не стоило приходить.
Он выдвинул табурет и взгромоздился на него основательнее, чем садятся в седло, стало быть, намечающийся разговор
должен был стать долгим и мучительным. Только треволнений ранним утром мне и не хватало! Спасибо, дружище,
– Но ты пришел. А раз пришел, может, расскажешь, с какими вестями?
Борг шумно выдохнул, и воздух комнаты наполнился приторным ароматом, хранящим след недавно выпитого вина. Говорят, человек пьет только в двух случаях - на радостях и с горя, а на счастливца рыжий совсем не походил.
– У тебя что-то стряслось?
–
Вот так вопрос. На него трудно отвечать в любом положении, но оставаться лежать как-то совсем уж неловко, так что придется сесть.
– Скорее я умею делать над собой усилие, чтобы попытаться понять.
И еще какое усилие! Безжалостно вгоняю сознание в чужие рамки, мну, чтобы придать ему несвойственные ранее формы, калечу, чтобы хоть несколько минут ощущать, чем живет и дышит тот, кто находится передо мной. Зачем я это делаю? Сила привычки, наверное, потому что никакого разумного основания для подобного издевательства над собой в голову не приходит.
– А ты мог бы понять… меня?
Не с утра пораньше, уж точно. Впрочем, Борг-то, похоже, не ложился, и вполне возможно, в его мире все еще продолжается вчерашний день.
– Вообще-то тебе самому это делать намного сподручнее. Рыжий отвернулся, упираясь взглядом в дверь.
– Я пробовал.
– И каковы результаты?
Разумеется, ответа не последовало, а значит, дело обстоит серьезнее, чем могло бы показаться. Когда взрослый мужчина начинает капризничать, как ребенок, он и правда находится в крайней степени отчаяния.
– Что именно ты хочешь понять в себе?
– Почему я изменился.
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. На такие нелепые вопросы никогда не удается подобрать безболезненный ответ. Можно только попытаться уточнить:
– Что именно в тебе изменилось?
Борг повернулся к столу спиной и оперся о его край локтя-ми, оказавшись вполоборота ко мне.
– Я вдруг понял, что мне нравится то, что раньше никогда не нравилось.
– Это плохо? По-моему, хуже было бы, если бы произошло ровно наоборот. А то, что тебе нравилось, теперь вызывает отвращение?
Он честно задумался.
– Вроде нет.
– Тогда могу только поздравить: ты расширил пределы своего мира!
– Но как мне теперь узнать, каковы его пределы?
– Зачем это тебе?
– Любой мир нуждается в защите, а как я смогу защищать его границы, если не знаю, где они проходят?
Вот так, прямолинейно до глупости, но необъяснимо притягательно. Так, что не хочешь вдумываться в смысл сказанных слов, а спешишь всем сердцем поверить…
А ведь я завидую тебе, дружище. У моего мира никогда не было границ. Ни одной. Я могу вернуться назад, в дом, где появился на свет, и воспоминания прошлого полностью совпадут с ощущениями настоящего, Я могу двинуться вперед, неважно, в какую сторону, и даже в самом дальнем уголке земель не почувствую новизны, ни на минуту. Раньше все было немного иначе, раньше мне верилось в чудеса, таинственные, неизведанные, прячущиеся за каждым поворотом пути. А что теперь? Теперь я знаю, что мир - это плоть драконов, а если знаком с одним из моих родственников, можно считать, что знаком со всеми. Что же касается тех, кто ходит по Гобелену… Они всего лишь живые существа, а значит, подчиняются одним и тем же законам: воюют,
– Значит, ты готовишься к войне? Подбородок рыжего заметно потяжелел.
– Я просто хочу защитить,
Следовало бы спросить, кого или что. Но разве это так уж и важно?
– И что тебе мешает осуществить свое желание?
– Я… Я не понимаю, есть ли у меня такое право.
– Если чего-то страстно желаешь, обычно не задумываешься о том, разрешено это или запрещено. Так настолько ли велико твое желание?
Карий взгляд, если бы смог, пригвоздил бы меня к постели.
– Ты все время смеешься.
– Разве? А мне казалось, что рыдаю.
– Можешь хоть несколько минут побыть серьезным? Зачем, дружище? Ты ведь прекрасно знаешь, что разговор
со мной, если только он не будет переведен в шутку, причинит тебе много боли. И все равно стремишься нарваться на удар? Не знаю точно, чего добиваешься ты, но если бы я сам действовал подобным образом, сие означало бы…
Ты ищешь боль снаружи, чтобы победить боль внутри.
– Лучше скажи прямо, что случилось.
Он посмотрел на меня, отвел взгляд, опустил голову, снова поднял:
– Я влюбился.
Замечательная новость! Кажется, так говорят люди друг другу, когда делятся схожими откровениями? Но мне почему-то не хочется радоваться. Впрочем, и горевать нет никакого проку.
– Бывает.
– Ты не понимаешь…
– Понимаю.
– Она… Она rfe для меня. Или я не для нее? Неважно! Это не должно было случиться, вот и все.
– Но случилось.
Я сполз с кровати, подошел к окну и пошире распахнул ставни. День снова будет жарким, может быть, даже жарче, чем предыдущий, потому что над городом уже поднимается белесая дымка. И когда же случается еще лучшее время любить, если не знойным летом?
– Я не знаю, что делать.
– Выждать время, если не уверен в своих чувствах.
– Но я… Я уверен.
– И давно это с тобой?
– Со вчерашнего вечера. Если размышлять логически, то вчера весь вечер Борг находился в штаб-квартире Опоры, занимаясь срисовыванием шачков шифрованного текста с белоснежной кожи сестры Королевского мага. Неужели…
– Кто она?
– Зачем спрашиваешь? Ты же и так все понял.
Хм. Значит, Роллена? Трудно было предположить. В самом деле трудно. Более неподходящую друг другу парочку невозможно представить. Но раз судьбе было угодно свести их имеете, они все равно какое-то время будут идти по одной троне. И уж лучше долго, нежели коротко.
– Вы… Уже?
Борг едва не поперхнулся:
– За кого ты меня принимаешь?
– За здорового и крепкого мужчину. Я не прав?
– Я же сказал, что влюбился!
– Последнее слово он произнес с благоговением, которому позавидовали бы и боги.
– Влюбленность мешает соединению тел?
Он вскочил и со злостью хлопнул ладонями по столу.
– Со мной такого не случалось… никогда! Я… я боюсь даже дотронуться до нее и в то же время хочу прижать к себе и не отпускать ни на миг.