Право хотеть
Шрифт:
У альпинария первый ряд могил был заполнен и второй заползал краем на пригорок. Памятник, облитый ядовито-зеленой глазурью, бросился мне в глаза. Он почему-то имел вид высокого грубого сапога на толстом каблуке, и медальон с фотографией обрамлялся ремешком с пряжкой.
Это было знакомое лицо…
Если бы переводчик хоть на минуту закрывал рот, он был бы безумно похож на того покойника с сапога. Кто же это его похоронил, такого молодого? Я изучила могилку. Та женщина перещеголяла нас с Анной капитально. Мы хоть высаживали живые бархатцы,
В немалой задумчивости я покинула кладбище. И тут следует признаться, что я несколько раз встречалась с переводчиком… ну, не встречалась — пересекалась… и у меня действительно были дела на Калининском проспекте, поблизости от турагентства, с которым он сотрудничал… но все это чушь собачья, и вообще…
Задумчивость же была такого порядка: хозяйка изобрела безукоризненное психологическое средство для выведения женщин из стресса, но нет ли в нем какой-то гробовой магии? Все-таки — отпевание, закапывание личных вещей, панихиды, траур? Судя по всему, переводчика похоронили месяца через два после того, как я расправилась со своим политически покойным, а познакомились мы в «Палитре»… Тогда он еще наверняка был жив! При одной мысли, что мне грозило близкое знакмство с выходцем с того света, прямо нехорошо сделалось!
Пораженная неприятным предчувствием, я стала прочесывать все кладбище, чего раньше никогда не делало. Вдруг и прочие мои новые знакомцы — покойники? Так и есть — под тем самым смородинным кустом, который мне усердно сватала хозяйка, я нашла портрет своего сегодняшнего шофера.
На обратном пути я тщательно следила за ним и пресекала малейшие попытки нарушить правила движения. Если кто-то его похоронил — не моя печаль, но отправляться на тот свет в горящей машине мне как-то не улыбалось.
Из дому я позвонила Анне.
— Когда ты в последний раз видела своего политически покойного?
Она задумалась и назвала месяц, имевший быть более года назад.
— А после?
— А на кой он мне сдался?
— Могло быть так, что он за это время — того? Действительно — того?..
Почему-то было страшно употребить глагол, имевший отношение к реальной смерти.
— Естественно! — она даже рассмеялась. — Я же его похоронила! Значит — того!
Так, подумала я, не мешало бы проверить, что теперь поделывает мой политически покойный.
Я несколько раз звонила ему, но трубку никто не брал. К вечеру я подумала — ну, не глупость ли? Как может взять трубку покойник? Ведь не могла же я отправить на кладбище живого человека. Я покамест в своем уме, значит, он — помер, и хватит валять дурака. Этак я еще додумаюсь среди ночи бежать к его подъезду, искать среди сотни окон шестнадцатиэтажки заветное окно, колотиться в дверь, бросаться на шею, лепетать про вечную и всепрощающую
И надо же — накаркала! Два дня спустя мы-таки столкнулись нос к носу! Уже потом я запоздало подумала, что это мог быть и кто-то другой. Тот, кого я встретила, уставился на меня примерно так же, как я на него, — словно привидение встретил. И мы шарахнулись друг от друга стремительно и молча. Если бы на меня посреди улицы уставился незнакомый человек, выпучив глаза и роняя из рук сумку с пакетом, я бы тоже удрала куда подальше. Но в тот же день я поехала к хозяйке — консультироваться насчет призраков.
Она клятвенно заверила, что астральные тела постояльцев ее кладбища в окрестностях не слоняются и панику не наводят. Сообщения о шофере и переводчике тоже ее не слишком озадачили.
— Ну, что же тут плохого? Покойники и покойники, — хозяйка пожала плечами.
— Вы полагаете, что еще остались нормальные живые мужчины? Всех их кто-то уже давно похоронил и могильным камушком придавил, чтобы больше не скакали, как козлики. Я вам даже больше скажу…
Я потянулась к ней, как будто ждала услышать хорошую новость.
— У меня одна коллега, мы вместе в гадальном салоне работали, так вот — она женское кладбище открыла. Для жен, то есть. Я ее предупредила — на первых порах работать будет себе в убыток. Ведь с мужским кладбищем как? Одна клиентка другую ведет. А с женским — поди еще найди первых клиентов. И мужчины — такие дикари, они же не признаются, от чего вдруг так полегчало, не захотят, чтобы дураки над ними смеялись. Вот у меня, я заметила, каждая клиентка в течение года еще одну-двух приводит, те — еще. А мужчина, даже если похоронит у нас жену, будет об этом молчать в тряпочку, вот что плохо…
Она пригорюнилась.
Женское кладбище! Этого нам только недоставало!
Уж не клюнул ли мой политически покойный на эту наживку? Не должен был!
Ему и узнать-то про эту затею негде! Однако…
Хозяйка продолжала толковать о похоронном бизнесе. Я почувствовала, что если сию минуту не удавлю ее, то удавлюсь сама. И вдруг поняла, что смерть над ней уже не властна…
— А ваш где лежит? — не заботясь о связности беседы, резко спросила я.
— Кто — мой?
— Политически покойный! Самый первый.
Она несколько раз кивнула.
— В переднем дворе. Где собачья будка, видели? Между ней и забором.
— Видела, как же…
Наконец-то я поняла, что все эти годы творилось с хозяйкой. Ее любезность, ее забота о своем благосостоянии, ее возня с кустиками-цветочками были бессознательны, как движения захватывающей съедобный комок белка амебы. После того, как умерла любовь, не осталось жизни и в хозяйке…
А во мне?
— Я могу аннулировать договор аренды? — спросила я. — И забрать свое, как его… захоронение?